Метка: Лаборатория ESG

Историю выделения ESG-идеологии из общей повестки «ответственного бизнеса» можно проследить при желании до середины прошлого века. Такие идеи занимали еще известного экономиста Милтона Фридмана в 1960–1970-х гг. Но как стройная система ESG оформилась уже в XXI в., и принимали ее с осторожностью.

Директор по устойчивому развитию UC Rusal Ирина Бахтина отмечает, что в самом начале, около 10 лет назад, требования стандартов ESG воспринимались бизнесом, и не только в России, как дополнительная нагрузка в сфере отчетности. «Сейчас, когда становятся очевидны тектонические сдвиги в мировой экономике, подстегиваемые климатическими изменениями, цифровизацией, приходом нового поколения управленцев, следование «компасу» становится все более ощутимой потребностью, фундаментом для трансформации не только отдельных передовых компаний, но и целых отраслей промышленности и секторов экономики», – считает она.

Старший вице-президент по ESG Сбербанка Татьяна Завьялова уточняет, что повестки корпоративной социальной ответственности и ESG имеют единые корни, которые вытекают из общего подхода устойчивого развития и целей устойчивого развития ООН. Во всех уголках мира это пример компромисса, достигнутого на международном уровне, когда все страны договорились о едином понимании целей и тех практических шагах, которые нужно пройти для более устойчивого будущего, отмечает она.

«Повестка в области ESG – это, скорее, бизнес-ориентированное прочтение концепции устойчивого развития. Поэтому на страновом уровне уместнее говорить об устойчивом развитии, на уровне бизнеса и инвестиционных решений – о ESG-подходе», – уточняет Завьялова.

Драйверы перехода

По оценке исполнительного директора Исследовательского центра энергетической политики и международных отношений (ИЦ ЭНЕРПО) Максима Титова, зеленая экономика России отстает на 5–7 лет. Но он отмечает, что в последнее время появились драйверы развития, которые сыграли ключевую роль в развороте компаний к повестке устойчивого развития и ESG.

Титов указывает на давление государственных регуляторов. Например, ЦБ выпустил рекомендации для компаний, которые ориентированы на лучшие международные ESG-рейтинги. Кроме того, компании торгуются на зарубежных биржах и имеют иностранных акционеров. В качестве примера эксперт приводит запрос от Церкви Англии в адрес одной из компаний с просьбой отчитаться о влиянии на климат. Это может вызывать улыбку, но несколько лет назад крупнейший американский инвестор BlackRock тоже заявил о зеленых принципах инвестирования (позднее фонд сообщил, что будет также выходить из инвестиций в компании без ESG-повестки). Аналогичные критерии приняли многие другие инвестиционные фонды.

Под давлением акционеров, инвесторов и банков ESG-повестка стала ключевым элементом корпоративной отчетности. В период пандемии эксперты отметили существенный скачок в качестве ESG-стратегий российских компаний. Появляются стратегии, которые связывают сокращение выбросов парниковых газов, количества отходов и внедрение энергоэффективности в общую климатическую цель – сокращение выбросов СО2. 

О ESG-стратегии одним из первых в России объявил Сбербанк. В 2019 г. он начал выпускать соответствующую отчетность, при том что нефинансовую отчетность по стандартам GRI (Global Reporting Initiative) Сбер выпускает с 2010 г.

«Мы в Сбере выбрали для себя пять приоритетных ЦУР (целей устойчивого развития) – ликвидация нищеты, достойная работа и экономический рост, индустриализация, инновации и инфраструктура, уменьшение неравенства, борьба с изменением климата – и еще восемь дополнительных целей. Другие компании выбирают для себя направления, исходя из специфики деятельности, масштабов и географии присутствия и т. д.», – говорит Завьялова.

Представитель Сбербанка отмечает, что ESG пока нельзя назвать проработанным и доминирующим стандартом работы для российского бизнеса. Разные стороны – E, S и G – имеют разный срок зрелости.

В крупных российских компаниях компонент S (Social) в виде корпоративной социальной ответственности представлен достаточно сильно. В качестве примера можно привести моногорода, в которых содержание ряда социальных объектов, объектов инфраструктуры лежит на плечах градообразующих предприятий, что, к примеру, для западной бизнес-культуры совсем не свойственно.

Е (Environmental), наоборот, развит в меньшей степени и в основном представлен в части соблюдения нормативных требований в рамках законодательства для наиболее крупных и опасных для экологии производств. G (Governmental) – аналогично крупные предприятия следуют законам и нормам, внутренним требованиям, но для развития направления G необходим более широкий круг корпоративных обязательств. Нужно следование требованиям инвесторов и акционеров, что пока у нас не закреплено законодательно. Средний и малый бизнес с этой компонентой также работает пока еще очень фрагментарно.

Завьялова также отметила, что в России за последний год были разработаны такие основополагающие документы, проводящие ESG-повестку, как Энергетическая стратегия до 2030 г., таксономия зеленых проектов ВЭБ, рекомендации ЦБ по нефинансовой и климатической отчетности и другие документы.

Представитель Сбербанка добавила, что в Европе, где ESG-практики развиты на достаточно высоком уровне, вознаграждения банкиров привязывают к выполнению ESG-показателей. Это происходит по мере того, как европейские регуляторы включают ESG-риски в рекомендации по оплате труда, причем изменения должны вступить в силу уже к концу 2021 г.

Больше стандартов, поддержки и отчетов

Сейчас ESG-отчетность находится в стадии становления и стандартизации, считает представитель АФК «Система». Тенденция унификации просматривается в появлении рейтингов, которые основаны на единых стандартах, создается «нефинансовый аналог единым стандартам международной финансовой отчетности». Представитель АФК называет такие инструменты, как интегрированная отчетность и Sustainability Accounting Standards Board (SASB). Происходит сближение с финансовой отчетностью, поскольку становится все более очевидным влияние ESG-факторов и рисков на финансовые результаты и долгосрочную успешность компаний. АФК «Система» выпускает публичную нефинансовую отчетность на протяжении последних 10 лет. В 2020 г. в рамках актуализации стратегии корпорации впервые в инвестиционный процесс были интегрированы ESG-факторы.

Прозрачность АФК «Система» по вопросам ESG помогает привлекать дополнительное финансирование и повышать инвестиционную привлекательность бизнеса. Например, корпорация первой заключила со Сбербанком соглашение об открытии кредитной линии, предусматривающей возможность привязки процентной ставки к динамике показателей устойчивого развития. 

Но Титов из ИЦ ЭНЕРПО считает, что ESG не сделают кредиты для компаний заметно дешевле, максимум им удастся сэкономить 2–3 п. п. Основным мотивом для внедрения ESG он называет риски продажи ценных бумаг корпораций держателями из-за отсутствия данных по нефинансовым рискам.

Похожие сложности отмечает и Бахтина из UC Rusal. Она считает, что разные бизнесы сталкиваются с разной степенью проработанности целей ESG. «Существенные темы» у каждого сектора свои. Сектор может быть практически безуглеродным (как атомная энергетика), но стоять перед острой потребностью обращения с производственными отходами, поясняет Бахтина. «Или он может успешно решать вопросы занятости и жизнеобеспечения локальных сообществ (как сетевая торговля), но подвергаться критике за стимулирование избыточной упаковки», – добавляет она.

Нормативно-правовая база ESG-практик пока неоднородна, говорит Бахтина. Чтобы судить о степени зрелости нормативно-правовой и методологической базы по переходу к экономике замкнутого цикла и безуглеродной экономике, нужно оценить количество новых стандартов и регламентов, уровень и качество дополнительных образовательных модулей в сфере наилучших доступных технологий и материаловедения для специалистов и управленцев нового поколения. Такие модули сегодня можно пересчитать по пальцам обеих рук, и пока дальше университетов они не распространяются. Так же можно судить по объемам государственной поддержки научных исследований и разработок, нацеленных на поиск новых технологических решений. 

Первый заместитель председателя ВЭБ.РФ, член правления Алексей Мирошниченко отмечал, что сейчас в России разрабатывается карта мер поддержки механизмов финансирования проектов устойчивого развития. В разработке, по его словам, участвуют несколько министерств и ведомств, в том числе Минэкономразвития, Минпромторг, Минприроды, Банк России.

Бахтина отметила, что UC Rusal придерживается стандартов GRI и еще нескольких систем ESG – например, Инициативы по ответственному управлению производством и потреблением алюминия (Aluminium Stewardship Initiative, ASI), Гонконгской фондовой биржи.

Как отмечает Титов, в плане
раскрытия информации российским компаниям есть куда расти. Инвесторов
интересуют влияние деятельности компании на климат, сведения о травматизме на
производстве, социальных рисках. А таких данных часто не могут получить даже
контролирующие органы.

Читать оригинал: Ведомости

О том, куда нужно инвестировать средства ФНБ, почему российские компании и институты развития заявляют о приверженности ESG-принципам и что ждет российскую экономику на горизонте ближайших лет, рассказал главный экономист ВЭБ.РФ Андрей Клепач.

— Андрей Николаевич, Минфин РФ объявил, что в течение месяца изменит структуру ФНБ и доля доллара сократится до нуля. На следующий день президент РФ заявил, что инфраструктурные проекты должны быть хорошо просчитаны для получения средств ФНБ. Вот на ваш взгляд, насколько радикальные перемены ждут суверенные резервы в ближайшее время?

— Вообще доля доллара в золотовалютных резервах как в части, которая связана с ФНБ, так и в части активов Центрального банка давно сокращается. В этом нет ничего принципиально нового. То, что приняли решение выйти из доллара в части ФНБ, как, кстати, раньше выходили из части других американских активов, на мой взгляд, правильно. Никаких серьезных возмущений на рынке это вызвать не может. Тем более, естественно, не всю сумму будут менять сразу. Здесь я не вижу никаких проблем. Есть другой, более важный круг вопросов, который сейчас обсуждается: какую часть ФНБ можно инвестировать в проекты в российской экономике? Я считаю, что даже в рамках нынешнего бюджетного правила, так как ликвидная часть ФНБ уже превысила 7% ВВП, средства из него могут  направляться на крупные инфраструктурные проекты. Порядка триллиона рублей или даже больше целесообразно было бы инвестировать в такие стратегические проекты, которые стали бы драйверами российской экономики. Это могут быть высокотехнологические проекты, связанные в том числе с переходом к «зеленой» экономике, адаптации к климатическим изменениям, которые требуют долгосрочных инвестиций.

— Вы сейчас упомянули проекты из «зеленой» экономики. Но сейчас к ним относятся как к такой затратной части, а не как к инвестициям. На ваш взгляд, можно ли ожидать возврата этих инвестиций, которые будут вложены в ESG-проекты?

— ESG-проекты — термин несколько шире, чем «зеленые» проекты или адаптация к климатическим условиям. С «зелеными» проектами чаще всего ассоциируют проекты альтернативной энергетики — ветряной, солнечной, например. Они достаточно дорогие. Но экологические проекты в рамках ESG — эта палитра гораздо шире. Это и чистая вода, и проекты, связанные с переработкой отходов. И для ВЭБ.РФ это одно из приоритетных направлений. Вместе с Ростехом мы финансируем заводы по выработке энергии из отходов, пока это пять заводов. Есть проекты, и они активно обсуждаются, по переработке отходов. Надеюсь, что они тоже будут запущены. Палитра проектов достаточно широкая. Один такой проект тянет за собой цепочку таких же «зеленых» проектов. Например, если мы говорим об электромобилях или электробусах, которые производит КамАЗ и которые уже начали ездить по Москве, пока этот дорогой проект по карману именно Москве. Чтобы он стал дешевле и доступнее для других городов, для этого надо фактически создать целую индустрию, в том числе производство литий-ионных батарей. Проекты водоробусов, когда источником энергии является  водород, требуют серьезных НИОКР и больших инвестиций. Возвратность инвестиций там есть, но она достаточно долгая — от 10 до 15–20 лет. Это технологический вызов, и за новые технологии надо платить.

— Смотрите, вы сказали, что это целая цепочка. То есть мало того, что нужно создать производство самих электробусов, но потом, наверное, речь пойдет и об утилизации использованных литий-ионных батарей?

— Безусловно. Пока это тоже одно из уязвимых мест таких проектов, но все решаемо. Уже есть наработки и у Роснано, и у Росатома. И тут важно, чтобы сложились все элементы этого «кубика Рубика», точнее «зеленого кубика», чтобы мы действительно могли говорить о серийном производстве электромобилей и электробусов. Водород — это еще более дорогой и сложный технологический процесс. Тем не менее это та дорога, по которой мы все равно будем идти. Но здесь очень важна цена и экономика проектов. Пока это экономика очень дорогая.

— То есть ESG — это всегда комплексные решения? 

— Если говорить об ESG — это, скорее, изменение модели ведения бизнеса. Сейчас, по международным оценкам, практически 60 с лишним процентов крупных компаний, которые котируются на мировом рынке, приняли соответствующие стратегии, программы, планы действий. Уже многие российские компании при общении с зарубежными инвесторами сталкиваются с вопросом: что вы делаете с точки зрения ESG-принципов. 

— Все-таки ESG, как вы сказали, — это не только Environment, но и Social. На мой взгляд, Social заключается в повышении квалификации, адаптации людей, которые будут работать в этой новой экономике. Нужна ли трансформация образования, нужны ли для этого дополнительные вливания?

— Я думаю, с этим все согласны, и родители в том числе. И я как родитель тоже считаю, что да, в образование надо вкладывать больше средств. Но образование — это во многом та сфера, куда деньги вкладывает государство. Проекты, которые бы финансировались институтами развития или частным бизнесом, тоже есть, есть и частные школы. Есть частное финансирование университетов, корпоративный университет, как у Сбербанка, обучающие структуры, как у Росатома, Роскосмоса, РЖД. Если говорить о проектах институтов развития, то ВЭБ.РФ сейчас прорабатывает — и это входит в его стратегию — проект строительства школ. Если у региональных бюджетов не хватает денег на строительство современных школ, то, получив кредит, они могут начать их строить. Возврат денег будет позже, но механизм предполагает способность региональных бюджетов выполнить свои обязательства. Это один из важнейших проектов для ВЭБа.

— Насколько я знаю, ВЭБ планирует строить еще и кампусы для студентов?

— Эти проекты рассматриваются и тоже обсуждаются. Ряд регионов выдвигает такие проекты: и Пермь, и Новосибирск, ряд других на строительство кампусов.

— Мы сейчас говорили про кампусы, новые школы… Но вот этот год показал, что онлайн-образование вполне жизнеспособный институт. Не станут ли кампусы и школьные корпуса архаизмом?

— Я уверен, что нет. Собственно говоря, я сам преподаю…

— Очно?

— Когда был режим карантина, это было онлайн. Но на мой взгляд, и это мнение многих преподавателей, живое общение ничто заменить не может. Более того, читать лекцию и выступать на конференции по видео можно, но, когда это приходится делать, ты теряешь эмоциональный контакт, который есть только при живом общении. Мы должны понимать, что какая-то часть образования будет идти в онлайне и останется там на постоянной основе. Например, для дистанционно-удаленного обучения, учебы в удаленных районах, повышения гибкости и прочее. Но живого общения с преподавателем, с учителем, особенно для ребенка, это никогда не заменит. Да и общение детей, студентов друг с другом тоже ничто не заменит.

— Ну, я вам скажу со своей стороны, интервью брать по видеосвязи и сейчас лично с вами — это две большие разницы.

— Да, люди научились общаться по зуму, можно приспособиться к любым формам общения.

— Ну вот, опять же продолжая тему пандемии, у меня к вам вопрос как к тому, кто участвовал в создании нескольких стратегий экономического роста России. Вот вы же ни в одной стратегии не предусматривали такого «черного лебедя», как пандемия? Или какие-то такие риски в одном из сценариев все равно рассматривались?

— Сценарий пандемии в стратегиях не рассматривался, но еще в 2012 году, когда обсуждались модели госпрограммы развития здравоохранения, ряд экспертов, и я в том числе, высказывались, что определенные решения по оптимизации здравоохранения, которые планировали существенное сокращение врачей, среднего и младшего медицинского персонала, делают нас уязвимыми к любой эпидемии. К сожалению, эти риски реализовались.

И в этом смысле это серьезный урок, не то, что можно предвидеть пандемию, но надо быть готовым к таким чрезвычайным ситуациям. А это означает, что надо иметь ресурсы и резервы, надо по-другому обучать врачей, чтобы они могли перепрофилироваться, комплексно проводить лечение. Надо иметь резервы коечного фонда.

Запрос на науку, на медицинскую науку, резко возрос в результате пандемии. И я надеюсь, что при соответствующей поддержке правительства и вложениях в развитие медицинской науки это будет гарантией того, что мы будем готовы к любым «черным лебедям». К сожалению, никто от них не застрахован снова в будущем. COVID так или иначе идет на спад, несмотря на определенный рост заболеваемости весной, но надо быть готовым к любым неожиданностям.

И в этом смысле инвестиции в здоровье — это вопрос не только государственных и частных инвестиций, но и самого человека, надо уметь беречь и ценить свое здоровье, своих близких. Надо отдать должное — наши врачи, система медицины спасли много человеческих жизней. И показатели смертности от вируса у нас ниже, чем в Европе. Это и подвиг, и самоотверженность, и результат согласованной работы. Но это означает, что в модель развития здравоохранения надо вносить серьезные поправки, они обсуждаются сейчас правительством в рамках подготовки новых стратегических инициатив. И выделять на это деньги.

Сейчас, если судить по прошлому году, у нас произошел большой скачок в финансировании, до 4% с лишним ВВП. И важно все-таки не расслабляться, а удерживать достигнутый уровень. Или увеличивать, как это есть во многих европейских странах, до 4–5%. Плюс люди платят сами за медицинские услуги, покупают лекарства. Поэтому общие расходы, если мы берем европейские страны, 8–11% ВВП. Эта сумма включает и госфинансирование, и частные инвестиции, и расходы самого населения.

— На ваш взгляд, если говорить о стратегических прогнозах, о сценариях развития, то как они должны с учетом опыта прошлого года меняться? Я помню, мы в одном из интервью с вами говорили о том, что стратегии должны включать в себя помимо экономического роста и развития еще и другие аспекты. На ваш взгляд, какой должна быть стратегия развития России на следующие 10 лет?

— Тут в двух словах не ответишь. Тем более у нас нет пока официально принятой обновленной стратегии. Но, по сути дела, такие стратегические установки и задачи задают и указы президента, и послания. Здесь важно, что во главу угла поставлен вопрос сбережения народа. И в этом смысле важен социальный пакет мер, который связан с преодолением бедности, что было в последнем послании президента. И вот под это нужен мощный рост экономики, чтобы мы были способны обеспечить этот уровень доходов.

И, может быть, нужен и второй аспект тоже, который активно обсуждается здесь на форуме, — это меры в сфере экологии. Они перечислены, например, в нацпроекте «Экология», который приняли еще в 2018 году.

Нацпроект «Экология» — это и чистая вода, и чистый воздух, и здоровье, и качество жизни. Принимаются меры и бизнесом, и государством, чтобы сократить выбросы. Там уже есть меры, связанные с поддержанием биоразнообразия, по очистке и восстановлению Волги и Байкала, есть направление, связанное с отходами. Поэтому это такой многогранный процесс. Плюс возникают новые вызовы, связанные с требованиями адаптации к климатическим изменениям и особенно эмиссии парниковых газов. Только что принят закон в трех чтениях по ограничению эмиссии, правительство готовит нормативно-правовые документы. Они тоже только недавно представлены к публичным обсуждениям.

Вырабатываются меры субсидирования, поддержки, и ВЭБ.РФ, как я уже говорил, будет участвовать в решении этих задач. Главный вопрос — найти баланс между экологическими задачами и экономикой, поскольку все эти вещи крайне затратные, и нам не надо просто буквально копировать то, что делает Германия, другие страны. У нас свои подходы. Но надо понимать, что мы должны быть готовыми и к регуляционным мерам, включая и налоговые, которые тот же Евросоюз обещает ввести и будет, видимо, поэтапно вводить. Более того, наши компании начали разделять зачастую активы, условно говоря, с низкой эмиссией СО2. Так, у «Лукойла» уже есть разделение активов генерации чистой и грязной. Но надо считать затраты, понимать сроки, стоимость всех этих мероприятий. И доказывать миру, что мы на самом деле «зеленее», чем, глядя на нас, кажется, особенно из-за бугра. 

— Это важно? Важно, как мы выглядим со стороны?

— Дело в том, что многие меры, связанные с «зеленым» регулированием, — это меры, именно направленные на ограничение нашей конкурентоспособности, новые барьеры для нашего экспорта. Это не просто борьба за климат и за счастье всех на земле.

— То есть протекционизм теперь приобретает «зеленую» форму?

— Я думаю, он будет теперь главным образом «зеленым».

— «Зеленый протекционизм» — это новое словосочетание в геополитических отношениях. Андрей Николаевич, раз уж мы заговорили про устойчивый экономический рост, какие прогнозы у вас по росту российской экономики на этот год и на следующий? 

— Надо отдать должное, сейчас экономика восстанавливается даже лучше, чем я ожидал, если брать оценку Росстата за первый квартал. Минус 1% — это ниже, чем было по нашим предварительным данным. Но и в целом по году мы ожидали рост экономики где-то 3,2%, а я думаю, что будет около 4%, даже чуть больше. Потому что очень хорошо растет розница и услуги. Рост ретейла по году, наверное, составит 6,5–6,6%. То есть экономика за этот год полностью перекроет спад, который был в прошлом году. Растут и инвестиции. Строительство не останавливалось и в кризис. Видимо, в этом году рост в этой сфере будет тоже больше 4%.

— А инфляция, не ожидаете ее разгона?

— Я в отличие от некоторых экспертов не вижу никаких серьезных оснований для разгона инфляции. Есть скорее все предпосылки для ее замедления. Потому что, если брать инфляционные ожидания, на которые ссылается Центральный банк, они идут вниз. По инфляции, я думаю, что по году будет 4,8%, может быть, чуть меньше. Потому что тут большую роль сыграл продовольственный фактор. Он, конечно, не исчез полностью, но были приняты меры: соглашения по замораживанию цен, дополнительные пошлины. Я не думаю, что все они были оправданные. Правительство не могло не реагировать на серьезный рост цен, учитывая, что ситуация с доходами населения сложная.

— А по этому году вы что ожидаете?

— Я ожидаю, что реальные доходы населения вырастут. Более того, надо отдать должное, что меры, которые правительство принимало в прошлом году, помогли этому. 

— Хотелось услышать ваш прогноз на более долгосрочный период. Какие на горизонте пяти лет основные тренды вы видите?

— Я очень надеюсь, что как раз следующие три-пять лет все-таки серьезно изменят сложившиеся тенденции. Поскольку, несмотря на хорошие результаты этого года, последние семь лет наша экономика растет крайне медленно и существенно ниже, чем мировая экономика. И нужны серьезные меры для ускорения экономического роста. Правительство должно выйти со своими стратегическими инициативами, они направлены на то, чтобы придать экономике серьезный импульс. Большая нагрузка в этой связи и серьезные задачи ставятся перед институтами развития. И ВЭБ.РФ представил на форуме свою стратегию, которая крайне амбициозна и предполагает многократное расширение кредитного портфеля. Более того, как Игорь Шувалов говорил, мы идем с опережением по сравнению с теми планами, которые раньше у нас были по стратегии. Поэтому потребуется реализация масштабных инфраструктурных проектов. У нас есть проекты, которые записаны в магистральные планы развития транспортной инфраструктуры, рассматриваются варианты новых стратегических инициатив правительства. Надо, чтобы они не только рассматривались, но и реализовались. И, как я уже сказал, это потребует использования средств ФНБ. Я думаю, что потребуется модификация бюджетного правила, его корректировка, если мы хотим поступательно обеспечить финансирование той же сферы образования, здравоохранения. Несмотря на то что 2021 год назван Годом науки, она находится все-таки на голодном финансовом пайке, и здесь нужны серьезные дополнительные затраты и государства, и бизнеса. Вызовы серьезные, и они потребуют новых подходов  в нашей экономической политике, чтобы был тот результат, ради которого так или иначе все работают. Я имею в виду благосостояние людей, здоровье и просто радость жизни, хотя она не только от денег зависит.

Читать оригинал: ТАСС

Сегодня «зеленая повестка» — мировой тренд. Бизнес считывает тренды и, на первый взгляд, готов перестроиться. Но надежда на русский авось — уже традиция, считает глава Росприроднадзора Светлана Радионова.

Еще в начале августа 2015 года 193 государства ООН приняли концепцию устойчивого развития «Преобразование нашего мира: Повестка дня в области устойчивого развития на период до 2030 года». Она появилась в процессе объединения трех основных точек зрения: экономической, социальной и экологической. Подразумевается принятие мер, направленных на оптимальное использование ограниченных ресурсов и использование экологичных, природо-, энерго- и материалосберегающих технологий.

С этого момента климатическая повестка стала прямым образом влиять на экономическую. Быстрее всех перестраиваются европейские страны. Там уже большая часть инвесторов при принятии решения о вложении денег в какую-либо компанию учитывает ее влияние на экологию. Климатическая повестка как таковая и экология все-таки немного разные вещи. И такая экополитика просто вынуждает и российских предпринимателей переходить на экоэтикет.

Индекс ESG прочно занял свое место в мире бизнеса. Чем выше индекс, тем больше внимания экологии уделяет компания. По данным экспертов, до 97% инвесторов сейчас ориентируются на индекс ESG, когда принимают решение, вкладывать ли деньги в ту или иную компанию. По сути, этот показатель стал почти таким же популярным, как кредитный рейтинг.

Для России такой подход в новинку. Для того чтобы перестроиться, понадобится не один год. Пока наше бизнес-­сообщество только начинает делать первые шаги в «зеленом направлении».

НДТ — наилучшие доступные технологии 

Это то, что мы обсуждаем не один год. Громкие заявления по этому вопросу далеки от реальности. Фактически большая часть производств не спешит модернизироваться. Огромное количество предприятий до сих пор работает на устаревшем оборудовании и с точки зрения экологии не выдерживает никакой критики.

Бизнес считывает тренды и, на первый взгляд, готов перестроиться. Но надежда на русский авось уже традиция. «Не заметят», «не приедут» или «мы сделаем красивый отчет» — такое уже не спасает. Государство говорит с бизнесом на понятном для него языке — на языке денег. И оно предлагает НДТ, «зеленые облигации», господдержку тем, кто в зеленом тренде. Россия медленно, но верно встраивается в «зеленую повестку».

Ситуация в Норильске выявила неоднозначную картину. С одной стороны, в кулуарах представители крупного бизнеса с улыбкой говорили, что в любой западной стране «за такое» нарушитель заплатил бы более миллиарда долларов. Но никто не ожидал, что такое может быть и у нас.

Бизнес в России содрогнулся, когда был озвучен размер ущерба, который надо было выплатить за нанесенный вред природе при аварии в Арктике: 146 млрд рублей, или $2 млрд. Шок, отрицание, принятие.

Именно 5 февраля 2021 года — день оглашения решения суда по «Норильскому никелю» —стало переломным моментом в сознании бизнеса. Это день экологической перезагрузки. Неотвратимость наказания стала реальностью. Нарушитель платит.

После аварии в Норильске государство приняло решение: теперь деньги, поступившие в бюджет за нанесение вреда природе, будут идти на решение экологических проблем. Деньги за эконарушения стали «окрашенными». Таким образом, государство еще раз признало наличие подобных проблем и свое намерение их реально решать.

Экология в топе государственных вопросов 

Никогда этой теме не уделялось столько внимания в послании Федеральному собранию Владимира Путина, как в этом году. На Петербургском международном экономическом форуме 2021 года не было дискуссии, где бы так или иначе ни затрагивали тему экологии.

Росприроднадзор понимает, что бизнес должен развиваться, но не в ущерб природе. Мы заинтересованы в стабильном процветающем бизнесе. Потому что это основа крепкого государства. Только бизнес обязан работать по закону. Не надо играть в кошки-мышки с контролером. Найдет, не найдет, доедет инспектор до месторождения, выявит нарушения или не доедет? Росприроднадзор не должен гоняться за нарушителями. В развитых странах нарушать экологическое законодательство настолько невыгодно, что экономическая целесообразность побеждает жадность. И отбивает охоту экономить на мелочах.

Экологические нарушения в мире самые дорогие. Так будет и у нас. Необходимо менять сознание. Мы совершенствуем законодательство, формируем новую среду. В ходе «регуляторной гильотины» мы отменили огромное количество устаревших нормативных актов. Идет построение новой системы государственного регулирования.

На данный момент штрафы за нарушение экологических норм мизерные. И это «расхолаживает бизнес». Мы просим увеличить штрафы. Но даже при существующем законодательстве мы уверены: можно навести порядок.

Язык бизнеса: факты и цифры

И вот пример только в одной из отраслей. В 2020 году мы провели проверки более 250 недропользователей. Разведка и разработка большинства месторождений идет без соблюдения экологических норм. Мы выявили почти 800 нарушений. Из них 60% тянут на то, чтобы лишить лицензий. В итоге действие почти 70 лицензий прекращено досрочно.

Недропользователи не боятся нарушать, не хотят платить штрафы, не считают нужным соблюдать закон. Государство не будет запугивать штрафами. Контролер не каратель. Но здоровое отношение к природе должно стать нормой. Говорим с бизнесом на языке денег. Наверное, так понятнее. Воспитывать, стыдить, убеждать бессмысленно. А вот когда речь идет о прибыли, тогда все становится на свои места. Опять к примерам.

Россия занимает второе место в мире по добыче золота. В наших недрах 12 500 т этого драгоценного металла — 11% всего мирового запаса. С каждым годом добыча золота увеличивается. За последние пять лет количество выданных лицензий на разведку и добычу выросло более чем в два раза — 7200 разрешений. К слову, почти 80% этих лицензий выдано на добычу россыпного золота.

Государство дает лицензии, развивает бизнес — добывайте. Часто лицензии берут компании, которые не могут обеспечить качественную работу на прииске, зарабатывают на участке и бросают его.

Дражная технология добычи россыпного золота очень травматична для природы. Она запрещена в Монголии и Китае в лесных массивах и речных долинах. Потому что карьеры и перепаханные леса потом не восстановить. Дражная добыча золота — непаханое поле невыявленных нарушений. Зато перепаханных гектаров земли тысячи.

Когда на участке перестают добывать золото, арендатор возвращает его государству. Возвращает в безобразном виде, а по-другому это и не назовешь. Теперь рекультивация этого участка уже забота власти. Так быть не должно.

Долины лесных рек изменены до неузнаваемости. В некоторых районах лунные пейзажи отработанных земель видны из космоса. Две с половиной Москвы — такова примерная площадь перепаханных золотодобытчиками брошенных земель. Бизнес озолотился, а природа погибла. Варварская добыча золота — преступление против природы.

Но бизнес упорно не хочет замечать требования закона. В 2019 году на месторождении компании «Сисим» произошла авария: из-за нарушений разрушился каскад дамб. Все дамбы были построены в нарушение проекта. Погибли 20 человек. Ущерб, нанесенный природе, был оценен в 180 млн рублей. Для сравнения: за два года работы компания добыла золота на 201 млн рублей. То есть два года отработали себе в убыток.

Нарушения закона в прямом смысле на вес золота 

Еще один пример: компания «Три П» в 2020 году добыла золота на 192 млн рублей. И выявленный нами ущерб составил 192 млн рублей.

Лишать бизнес прибыли нам невыгодно. Бизнес — это рабочие места, отчисления в бюджет, стабильность. Но только закрывать глаза на то, как зарабатываются дивиденды, мы не можем и не будем.

Другой вопрос в том, что нарушители не торопятся платить. В 2020 году только золотодобытчикам мы выписали штрафов за вред, причиненный природе, почти на 230 млн рублей. Из них оплачено лишь 10%. Нарушать легко. Платить тяжело. Наша задача — поменять экополитику в бизнесе.

Сегодня Росприроднадзор среди всех госорганов — самый частый участник судов. Наказание неотвратимо. У нас нет избранных и неприкасаемых. Если предприятие не платит, мы идем в суд.

Загрязнитель платит. Точка

Диалог власти и бизнеса необходим. Мы слышим претензии предпринимателей, что предъявляемые требования могут быть избыточными. И готовы идти навстречу. Если мы реально видим, что бизнес идет по пути оздоровления своих предприятий (модернизирует их, вкладывается, проводит мероприятия по снижению выбросов, закладывает на это деньги), то и мы готовы подождать результат.

Декларация в рамках НДТ будет добровольной. Сейчас самое время бизнесу провести самостоятельный экологический аудит. Это задел на будущее. Без экологической повестки российским предприятиям будет трудно претендовать на крупные инвестиции и конкурировать на мировом рынке. Тренд на экологичность будет востребован и дальше. Если нельзя избежать, то, как принято в бизнесе, надо понять, как на этом заработать. И это возможно, как показывает практика мировых лидеров рейтинга ESG.

Государство максимально открыто для диалога. Мы готовы слушать и слышать обоснованные аргументы.  В ответ хотим тоже быть услышанными. Экология — это навсегда. Привыкаем.

Читать оригинал: Forbes