Skip to main content

Автор: manager

Левая альтернатива: возможности для новых идеологических решений

Опубликовал manager, . Категория: Исследования, Общественные процессы.

В конце июля в «Платформе» при поддержке РАСО прошла дискуссия о левом движении в России. К открытой полемике приглашались все, кто готов представить и отстаивать свою позицию по вопросам:

  • источники и смысл запроса на левые силы
  • адекватный ответ: лидеры, структуры, коммуникации
  • чем заблокирована левая альтернатива
  • цели, идейная платформа, практики

Участники:

Алексей Ананченко, историк, МГПУ, Институт истории и политики

Михаил Виноградов, политолог, регионовед, Фонд «Петербургская политика»

Елена Жукова, политолог, РГГУ

Михаил Ковалев, политический эксперт

Антон Наумук, издатель общественной литературы, Праксис, Скименъ

Виталий Седнев, политтехнолог, социолог

Дмитрий Серегин, логик, Платформа

Алексей Фирсов, философ, социолог, Платформа

Мария Червонцева, социолог, ВЦИОМ,

Алексей Шутов, директор организации Промфронт

Предлагаемое резюме дискуссии воспроизводит ее ключевые проблемные блоки. Сохранена логика движения через столкновение позиций к контурам левой платформы. Отказ от авторизации реплик служит компактной передаче смыслов.

РАМОЧНЫЙ КОНСЕНСУС

(включает тезисы, не встретившие принципиальных возражений в ходе дискуссии)

  • Коренной мотив левой позиции – защита человека, подавляемого доминирующими социальными силами.
  • Идеологический нерв — социальный «переворот»: система для человека, а не человек для системы. Левый мотив обостряется с расширением зоны социального страдания.
  • Нет диалога между низовым социальным запросом – и «левой» интеллектуальной платформой. Разрыв усугубляется модой на «левизну» и эстетикой хэппенинга.
  • Системные партии на ухудшение жизни населения чаще отвечают социальной риторикой, организованные политические акции эпизодичны, инерционны (следуют за повесткой, а не формируют ее) и выполняют роль социального «градусника».
  • Политическое руководство на развилке: разгрузка государства от социальных обязательств или системная социальная политика.
  • Легитимизация стратегического выбора требует публичной конкуренции правой/левой альтернатив за поддержку общества, а значит – ясного целеполагания, понятных платформ, коммуникации с обществом и яркого лидерства.
  • Запрос на левую силу объективен: «снизу» его вызывает массовое падение уровня жизни, «сверху» — потребность обосновать стратегический выбор волей общества. Проблематичнее всего вопрос об эффективном лидерстве.
  • Ситуация на правом фланге тоже сложная. Правые имеют свои институциональные твердыни, финансовый ресурс. Но их поддержка в обществе минимальна

РАБОТАЕТ ЛИ АЛЬТЕРНАТИВА ЛЕВОЕ/ПРАВОЕ?

Идеология сошла на ноль. Говоря о левых, мы обращаемся к классическим понятиям и пытаемся оттолкнуться от существующих политиков и политических сил, чтобы найти «настоящих» левых. Экспертам такая система координат удобнее. Но идеологии почти не существует. Люди не видят потребности надолго объединяться вокруг идей, выходящих за рамки их прикладного осмысления рутинной жизни. Люди готовы только на тактические акты солидарности. Левое движение сегодня – это скорее трансформер, собираемый по частям и повесткам.

Действовать по ситуации. Деление на левое и правое — давно уже просто шоры, мешающие действовать под задачу. Реальная задача всегда точечна, удачный пример – борьба с точечной застройкой. С правых позиций она ведется или с левых – это абстрактные, запутанные вопросы. Волнующая людей проблема – конкретна, воткнут им во двор еще один дом или они отобьются.

Оседлать гражданский протест. Гражданская активность растет, когда гражданам есть что терять. Она сегодня больше свойственна беднеющему среднему классу. Его протест кажется «левым» — он против наступления на права населения. Но двигает он ситауцию «вправо» — к либеральным свободам. Идейный синкретизм включает в свою орбиту гражданский протест как таковой. Поэтому он работает лучше, чем просто прицел на «левый электорат».

«Микс» сдвигает фокус вправо. Попытка покрыть любой гражданский протест действительно ведет к правому сдвигу. Это же легко видеть, в фокусе оказываются интересы комфортности жизни. А уходит из фокуса — жизненная боль полузабытых, но реальных людей.

Политически поляризация неизбежна. Политика — это искусство создавать виртуальные полюса: «свой», притяжения — и «чужой», отталкивания. Если между ядерными идеями («полюсами») начинается распределение людей, значит, они работают. Этих идейных полюсов не было, пока их никто не формулировал.

«Правое/левое» — удачная маркировка. «Право» и «лево» — одна из простейших оппозиций. У нее свои свойства. Она горизонтальна, то есть избегает отношений подчинения («верх/низ»). И она симметрична, отклоняя разделение на ведущего и ведомого («спереди/сзади»). Тут два сапога пара. Если полемика, то равных сторон. Модель «право/лево» сигнализирует, что мы находимся в контуре демократии (в широком смысле слова). Это важнее тонких дефиниций «правого» и «левого».

ГДЕ ЛЕВЫЙ ОБРАЗ БУДУЩЕГО?

Левая идея привлекательна лучшим будущим. Сила марксизма была в обосновании неизбежного прихода лучшего общества. Оно принципиально человечнее настоящего, в нем забьется «сердце бессердечного мира».

Сегодня левые ведут в прошлое. В России левое требование – восстановить социальную сферу руками государства, повторив советский проект. Объединяющий лозунг для левого спектра – отстоять остатки социальных завоеваний от полного уничтожения.

Идет искусственная невротизация будущего. Рефлексии о будущем препятствует внутреннее табу, стимулирующее интерес к прошлому. Это искусственные блоки в интересах манипуляции. Интерес навязывается сериалами, теле-шоу и т.д. На самом деле народ интересуется будущим своих детей. Но идеал будущего не транслируется, остается искать его в прошлом.

Нет, эти блоки поставлены историческим опытом. Пропаганда сверху идет, но она не противоречит низовым ощущением. Никого не надо загонять в прошлое. Советские эксцессы, а также память о 1991, 1993, майдане –закрепили блок на идею «переворота», страх в крови.

Не только левые. У всех партий образ будущего – это разные версии прошлого. Они показывают народу историческое кино, не выполняя своих прямых функций – объединение общества под актуальные задачи.

ИДЕОЛОГИЯ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ. МОЛОДЕЖЬ

Разрыв «высокой» теории и низового движения. Левые интеллектуалы ищут мысли, а не власти. Их теории характеризуются через «пост-пост-марксизм», все дальше отодвигая от народных движений на земле. Народ ищет решения своих проблем, а не высоты мысли. Нет площадки диалога, где они могли бы выработать общий политический язык и сблизить позиции.

Нет адекватного языка левого действия. Современный интеллектуальный базис не освоен большинством политиков, причисляющих себя к левому спектру. Левые говорят языком и символами прошлого. У этого языка узкий рынок сбыта, и он не растет. Как только Грудинин коснулся темы Сталина на президентских выборах, значимая часть аудитории от него отшатнулась, озвучив свою позицию публично. Причем тему Сталина брать было совершенно необязательно, но вроде как это традиция у коммунистов.

Стилизация вместо политического действия. Левая фронда всегда модна у золотой молодежи, но взросление оденет их в «думские» пиджаки. Стиль «новых левых» эстетизируется и вписывается в модные практики: сокращение личного потребления, «пользуйся, а не владей». Причем демонстративная левизна ни к чему не обязывает, например, не требует перераспределения контроля над активами. Это может быть очень богатый человек.

Так сделаем эстетические выводы. Если эстетика победила этику, сила должна быть внешне привлекательной. А визуальная упаковка левых непривлекательна. Она затрудняет привлечение новых аудиторий и давно начала смущать приверженцев. Упаковка должна быть современной, опираться на современные тренды, условный «левый» мейнстрим.

«Антипотребительский» мейнстрим – подкуп обедневшего среднего класса. Феномены типа каршеринга стремительно распространяются. Их часто считают левым «протестом» против общества потребления. Но это заблуждение. Создавая иллюзию доступа к благам, определявшим лицо среднего класса, они лишают его энергии. На деле это отражает инфантилизм – очередную версию социального патернализма.

Молодежный инфантилизм – не политичен. В молодежных выступлениях нет запроса на вход во власть. У молодежи есть запрос на уличный бунт в формах хэппенинга. Точно так же «левая» мысль для многих молодых людей – это только игра в бесконечное продление детства.

Позиция молодежи сложнее. Часть образованной молодежи склоняется к либертарианству, которого народ не воспримет, даже если услышит. Но основная часть студентов с левыми симпатиями ближе к социал-демократии. Это видно из того, как они описывают предпочтительную политическую программу или идеального лидера.

Дефицит осмысления неудач. Для апгрейда левой идеологии не хватает рефлексии над неудачами. Фундаментальное поражение левого проекта в 20 веке (СССР, Коминтерн) имело и внутренние причины. Левым необходимы «глаза» — для понимания нашего места в истории. Тогда может появиться и «образ» будущего.

ЛЕВЫЙ БАЗИС. НИЗОВАЯ СОЛИДАРНОСТЬ

Запрос на левое действие – в глубинке. Это зона социального бедствия, где исчерпаны ресурсы адаптации, экономия на еде и детях — это предел. Получение пенсии для многих домохозяйств — единственный стабильный источник дохода. Отсюда шок, вызванный законопроектом о пенсиях.

Там патерналисты, от них нельзя ждать действия. Эмпирически, чем глубже социальное бедствие, тем ниже политическая активность масс. В провинции не хотят новую политическую силу и переворот, а хотят переориентировать существующую власть и систему на патернализм.

Их действия невидимы. У народа нет иллюзий относительно патерналистских устремлений власти. Как мы узнаем об акциях (пример — перекрытие Транссиба в Чулыме), если их нет в соцсетях, а без сетей они невидимы. Социальное несуществование живых людей и их страданий – современно звучащий левый мотив.

Основа — низовая солидарность. Разве только баррикады – левый протест? В мегаполисах гораздо более серьезно гражданское неповиновение. А на земле востребована низовая солидарность и взаимопомощь. Кто станет строить низовые сети взаимопомощи, соберет низовую энергию возрожденного коллективизма. Для власти это будет сначала безопасно и даже полезно, а через какое-то время станет поздно.

Организаторы действия — региональные отделения. Они лучше вписаны в реальную повестку, активисты инициативно работают в массах. «Пенсионный» шок заставил нищающую провинцию задуматься, вызвал колоссальные страхи и резко изменил низовую повестку. Но пока не привел к политическим выводам. Вопрос – в моменте, когда это произойдет. Это момент для перехвата политической инициативы с резким расширением электоральной базы. Идеи будут распространяться каскадно.

Раскол оздоровит системные партии. В России есть здоровая традиция партийного раскола. Возможно формирование новых структур на базе региональных отделений. Они уже сами вырабатывают позицию и методы в статусе полуавтономных протопартий. Опасность для системы в случае их блокирования – рост экстремизма.

Нужно накопить практический опыт. Начать с местных органов власти, а с этим опытом двигаться выше. Идеология должна войти в контакт с реальным запросом, сосредоточиться на практиках. Нужна идти взаимная коррекция между идеями и практикой. Но основная цель – улучшение положения народа — должна сохраняться.

ПОТЕНЦИАЛ ДАВЛЕНИЯ СЛЕВА

Выиграть выборы. В обществе есть запрос на левые идеи и силы, способные их реализовать. Поэтому у них есть электоральные перспективы. Электоральная база в России – левая (с 2003 в ГД ни одной правой партии).

Это еще не власть. Процесс формирование власти не равен электоральному процессу. Встает вопрос о потенциале реального влияния на ситуацию.

Оказывать давление слева. Скорее, функция и задача левого движения сегодня – прессинг, полезный уже тем, что мешает однозначно правому выбору, который ухудшит положение народа. Имея большинство в парламенте, можно заблокировать антинародные законы. Имея 1 млн чел на улицах Москвы, можно оказывать давление на принятие решений.

Давления мало, нужна программа. Одержав электоральные победы, на какой экономической платформе, с какими политическими последствиями и в чьих интересах левые распорядятся властью?

ЛЕВЫЕ И ИСТЕБЛИШМЕНТ

Дефицит качественного госменеджмента – пружина роста левых настроений. Накопление проблем в социально-экономической сфере (с 2014 падает уровень жизни, Росстат: падение – 11%, население недополучило 5 трлн руб), но так и нет решений. Здесь пружина давления на власть слева. Давление на власть – инструмент коррекции, доступный обществу. По большому счету, он выгоден власти: теряя опору вовне, она нуждается во внутренней опоре с устранением моментов, мешающих ее обрести.

А с другой стороны — дефицит политического продюссирования ослабляет давление. Левым не хватает профессионализации политической деятельности. Успешный левый проект — не фанатик, не энтузиаст и не пассионарный гений-герой. Побеждает продюсерская машина, которая делает из политика с хаотическим набором логик — боевой аватар маркетинга, руководимый строгой иерархией задач и рисков. На рынке нет политических продюсеров. И никто профессионально не учится ораторскому мастерству. Самый недорогой ресурс — харизма яркого трибуна — не используется. Риторический опыт набирается каждым самостоятельно и разбивается однажды о сильного соперника. Нет спикера, которого заслушаешься. И главное, которого хочется услышать. Нет ни предложения, ни спроса на рынке.

Вопрос об интеграции во власть. Внедрить левых во властные структуры? Считать это решением мешает адаптивность (оппортунизм) человека с «перерождением» в новой социальной среде.

Массовый протест или элитный проект? Левое движение в глазах истеблишмента имеет перспективы, если истеблишмент увидит в нем серьезный проект. Тогда он вложит ресурсы для его инструментализации. Риск в отсечении задач, волнующих низовых участников движения.

ПОРТРЕТ ЛЕВОГО ЛИДЕРА

Роль лидерства. Напрасно ожидать появления энергичной вождистской фигуры «ленинского» типа. Эти ожидания – ностальгический реликт. Полностью изменилась структура коммуникаций. Активизм «онлайн» не выглядит абсурдным в глазах «сетевых» поколений, вертикальное подчинение встречает все меньше понимания, жесткая идеология рассыпется в сети на афоризмы и мемы. Новые левые лидеры – сегодня это скорее условные риторические «убийцы» — блогеры, и уж никак не депутаты-политики из системных партий.

Сетевой лидер. Чтобы направлять сетевые группы к общим целям, поставлять популярные идеи и побуждать к действию, нужен новый тип лидера. Его личная харизма поддержана популярной стилистикой и авангардными технологиями коммуникаций (более удобными, быстрыми и глубже защищенными).

Всё наоборот: все – в офлайн. Элементарная отслеживаемость сетевых коммуникаций держит всю группу под колпаком и облегчает нейтрализацию лидерских фигур. Поэтому возможности офлайн коммуникации нельзя сбрасывать со счетов. Скорее наоборот, антисистемное действие – вне интернета в основной своей части. Сети можно доверить только оповещение, при условии запрета на реакцию (даже лайки). Стоит учесть и потенциал цифровых технологий — возможность создания сетевых роботов-двойников. Программирование двойника способно сделать избыточной перевербовку лидера. А люди должны знать, что их ведет человек, а не подсадной робот.

«Вывести людей»? Подсчеты числа людей, выведенных на митинг, проходят мимо измерения более важного эффекта — числа людей, которые оказались в курсе дела, отнеслись к нему с сочувственно, станут обращать внимание на развитие событий и общественной полемики, но в конкретный день и час не смогли выйти на площадь. Группы пассивной поддержки количественно растут и могут на порядок превосходить число вышедших на улицы. Потенциал действия может накапливаться во внешне пассивных группах, чтобы лавинообразно активироваться в малопредсказуемый момент, парализуя реакцию «ниоткуда» возникшим массовым движением.

Общая задача. Конвертировать потенциал привлекательных идей, политического акционизма и низовой солидарности — в пакет позитивных трансформаций для воздействия на правящие группы. Для этого лидер должен иметь связи с истеблишментом, но не выглядеть управляемым «сверху».

Каков он? Молод (идет смена поколений), из регионов (связь с интересами масс), способен выстраивать сети многосторонних коммуникаций с обратной связью, достаточно образован для самостоятельной интеллектуальной работы (востребован идейный прорыв на левом поле).

«Образно». До начала 1950-х годов физики воспринимались как чудики в очках. Но начался ядерный проект, и пришли молодые, стриженные, собранные и опасные, т.к. они имели отношение к ядерному оружию. Инструменты изменения будущего – такое же «ядерное оружие», они взрывоопасны и требуют уверенного владения.

Ключевая фигура – коммуникатор. Нужен взаимный перевод между тремя локациями – парламентской, уличной и сетевой. Из среды лидеров коммуникаций вырастет политическая фигура, которая возглавит движение. Возможно, равнозначный управляющий уровень образует своего рода «внутренняя сеть» полуанонимных харизматиков (с функциями мобилизации сообществ, генерации идей и моторизации практик).

СОЮЗЫ

Этическая природа протеста в России. У нас повод для волнений – резкое разделение на «добро» и «зло». «Зло» явило свое лицо – и активировало полюс «добра». Несмотря на риск, люди иррационально обнаруживают себя на площади. Начинать нужно с вопроса «Что есть добро?».

Левые и либералы. Если добро – защита страдающего человека, возможна взаимная поддержка групп, отстаивающих человечность, каждая в своей локации: за интересы трудящихся, за доступ к науке, образованию и культуре, за независимое правосудие без репрессий и пыток.

Полина Рычалова, психотерапевт и бизнес-коуч: «Свобода человека – в паузе»

Опубликовал manager, . Категория: Общественные процессы, Экспертные позиции.

Один из лучших практикующих психотерапевтов Полина Рычалова рассказала о том, как справляться с растущей тревогой, характерной для современности. Без общей ценностной базы и предписанного маршрута, выбитый из колеи необходимостью быстро принимать решения в условиях недостатка информации, человек должен выстоять, развиваться, оказывать поддержку близким и еще помочь стать на ноги детям. В этих условиях не будет лишним совет специалиста, совместившего компетенции психотерапевта и бизнес-коуча.

У каждого времени есть собственное безумие. Люди эпохи не замечают отклонения, потому что именно его они и называют рациональностью. Какие перверсии характеризуют современную ситуацию?

У нашей эпохи есть свои особенности. Они влияют на нас всех по нарастающей — с тех самых пор, как было заявлено, что «Бог умер». Или, говоря психоаналитически, «отец мертв».

Бог умер, за ним Ницше умер и, в общем, все умерли. Что же делать?

Сейчас в обществе нет единого нарратива [общего сказания, «как все на самом деле»]. Пропали силовые линии, следуя которым можно было почти спокойно и безопасно прожить целую жизнь.

В смысле, предсказуемо?

Полина Рычалова

Еще 30-40 лет назад было известно, что сначала ты рождаешься, и тебя отдают в ясли и детский сад, потом ты идешь в школу, потом поступаешь в институт или идешь в училище, женишься или выходишь замуж, рожаешь и растишь детей, работаешь, пока они растут, потом выходишь на пенсию, и так проживается жизнь. Ограничено количество жизненных стратегий, то есть предписанных нарративов. Развилок мало, все они фиксированы.

Безысходная предсказуемость. И в конце любой версии гроб покидает подъезд под траурный марш Шопена

Именно по этой причине раньше преобладали депрессии, но сегодня — растут тревоги. В России статистики в этой области не ведется, насколько я знаю; но американская неутешительна. Количество тревожных расстройств статистически уже превысило количество депрессивных расстройств.

Быть свободным – это знать свое желание и обладать достаточной силой, чтобы его реализовать. Или не реализовывать, если ты считаешь именно это правильным.

Это и есть симптом современной жизни?

Да, это тревога, связанная с высокой неопределенностью. Поле возможностей расширилось, все процессы ускорились, выбирать приходится все чаще, быстрее и без достаточной информации. Начиная с прилавка магазинов, и, вообще, идея мира как супермаркета – она про это.

Как выбрать, на что потратить эквивалент прожитой тобой жизни?

Причем ведь жизненные выборы мы делаем не только за себя, но и относительно собственного ребенка, например, и за других близких людей. Под таким грузом ответственности может исчезнуть желание иметь семью и детей. А, с другой стороны, обзор необозримых возможностей разрушает представление о партнере, с которым хотел бы прожить жизнь.

Уберизация брака

Так и есть, выбор всегда – сложная задача, а невозможность все просчитать — каждое решение делает стрессом. Выбирая одну возможность, ты отказываешься от многих других. Как же решиться?

Ты отказываешься от мира возможностей ради единственной, скорее всего, совершенно случайной

В таком поле возможностей наступает паралич выбора, но отказ от выбора – это тоже выбор. Чтобы с этим справляться, человек должен объяснить себе, в чем источник его тревоги. Раньше эти объяснения задавались условным «отцом». Церковь долго постулировала, что правильно, а что нет. Всем понятные ценности разделялись большинством. Это давало внешнюю опору, сейчас таких опор стало гораздо меньше.

Ключевая особенность нарциссической структуры – двойное ядро личности. Ложное, очень раздутое и грандиозное «Я» — и ничтожное, забитое «я». А между ними нет связи. Только переключается тумблер, между двумя состояниями: или одно, или другое.

А ответственности, значит, больше

Ответственности, да, но какой? Не к кому идти за однозначным решением, ты один на один с проблемой и скорее всего ошибешься, но тебе придется внутри этого жить.

Подумать некогда, а времени все меньше. Что же делать человеку?

Психотерапия дает возможность найти… не опору, опора – это что-то жесткое. Она, наоборот, придает жизненную гибкость, способность не разваливаться в потревоженном хаосе, а продолжать действовать осмысленно, отбирая для себя такие ценности, с которыми ты готов согласиться и которые помогут тебе продолжать. Используй свою тревогу, чтобы оттолкнуться от ситуации, а не вращаться в ней без конца.

Интересно, воспитательные схемы, заложенные уже в самые последние советские поколения, продолжают работать?

По большому счету, в Советском Союзе всегда стояла задача выживания, а личность на этом фоне никому не была интересна. Одет, обут, сыт, какое-никакое образование получил, и слава богу. Дальше сам разбирайся, что у тебя накопилось. Все мы прошли через раннюю депривацию —  ясли и детский сад, потом школьную унификацию, и все эти травмы увеличивали дистанцию между нами и счастьем.

То есть первая проблема – это раннее изъятие ребенка?

Качество привязанности между родителями и ребенком имеет фундаментальное значение. Неспособность справляться с тревогой – во многом это последствия травм развития, полученных в детстве.

Теперь с этим стало проще?

В последние 10 лет все больше внимания обращается к ребенку. Тут есть свои гримасы с гиперопекой. Например, если на западе растет число молодых людей, предпочитающих жить с родителями и вообще не выходить в самостоятельную жизнь, то есть если инфантильность и зависимость так высока, очевидно, что-то пошло не так. Новейшей болезнью нашей эпохи называют нарциссизм.

Нарциссизм – следствие повышенной опеки?

Не совсем так, потому что фокусироваться на личности ребенка можно по-разному. Можно видеть его только сквозь свою подавленность: «Моя жизнь не сложилась, но я инвестирую себя в ребенка, он должен получить хорошее образование, быть успешным и состояться». Или наоборот, через свою самовлюбленность: «У меня, настолько прекрасного, должен быть обязательно прекрасный ребенок». Но он снова вам должен, хотя ничего об этом не знает, он входит в жизнь, уже обвешанный долгами и со сложной кредитной историей.

А как проследить отсюда переход к нарциссизму?

Ключевая особенность нарциссической структуры – двойное ядро личности. Ложное, очень раздутое и грандиозное «Я» — и ничтожное, забитое «я». А между ними нет связи. Только переключается тумблер, между двумя состояниями: или одно, или другое.

Если родители любят ребенка и восхищается им, только когда он соответствует их требованиям, то ребенок адаптируется, у него нет выбора. Бессознательно он старается демонстрировать только то, что родителям нравится. А все, что выбивается из требований, каким ему быть, активно ненавидится, удаляется им и затаптывается… Но не исчезает. Все слабости и страхи, где «я» — маленький, неуспешный и путающийся, невидимо формируют второе ядро.

Рано или поздно, пузырь может лопнуть. И нарцисс столкнется с переживаниями своей «ничтожной» личности, несовместимыми с жизнью. Это невозможно «уложить в контейнер» и нести с собой.

Сейчас в обществе нет единого нарратива. Пропали силовые линии, следуя которым можно было почти спокойно и безопасно прожить целую жизнь.

С точки зрения психотерапии, насколько это похоже на человека в современном бизнесе?

Разные бывают типы менеджеров. Если с детства в ребенке отрицаются его потребности и подменяются требованиями родителей, он всегда хочет отвечать чьему-то требованию, при этом не зная, чего он сам-то хочет.

Он может воспринимать организацию, как мать: «Я попал туда, где безопасно, где спокойно». Внутри крупной организации редко кто себя переживает прямо в такой уж безопасности. Но это же регламентированные угрозы и подстрахованные риски. Главное, что нечто большее защищает тебя от той вот страшной реальности.

Можно ставить вопрос так. Если растет внутренняя ценность работы в корпорации для работника, и параллельно растет тревога по поводу своего соответствия или несоответствия ее требованиям — о какой системной проблеме в организации такая тревога сигнализирует?

Можно дать портрет жителя мегаполиса, который пользуется всеми его благами, а не угнетается городом?

Это люди в широком смысле предпринимательского склада. Высокая тревожность имеет и свои достоинства: она повышает чувствительность к миру. Если мир однозначно «опасен», это скорее уже параноидальная история. Но если перед вами мир «неясного и нерешенного», тревожность может дать чувствительность «пионера» к тому, что происходит. Если хватает сил конструктивно обходиться со своей чувствительностью, она сублимируется в творчество, любого характера.

В активность

Да, в активное чутье: «Я чувствую бизнес-возможности и могу создать здесь что-то».

А человек человека — чувствует все меньше?

Виртуализация нашей жизни повлияла на ценность человеческого контакта. Виртуальная реальность дает нам возможность в какой-то степени удовлетворять свои потребности в контакте, но при этом ничем не рискуя.

Можно ли при этом быть свободным?

Быть свободным – это знать свое желание и обладать достаточной силой, чтобы его реализовать. Или не реализовывать, если ты считаешь именно это правильным. В свободе выбора есть зазор между стимулом и реакцией. Свобода лежит как раз в этой паузе. В умении чуть-чуть притормозить, хотя мир тебя уже тащит.

Ирина Ирбитская: надо менять логику управляющей системы

Опубликовал manager, . Категория: Общественные процессы, Развитие территорий, Экспертные позиции.

Во всем мире фиксируется очень важный тренд: запрос на урбанизацию нового типа, который проистекает от самих жителей городов. Ирина Ирбитская, архитектор, городской планировщик, основатель проекта «Доктор городов» убеждена, что если федеральные власти грамотно ответят на этот запрос, то наши города смогут постепенно освободиться от груза накопленных ошибок и встать на эволюционный путь развития, который медленно, но неуклонно приведет к изменению ситуации к лучшему.

Какие есть альтернативы развития малых территорий в России?

Ирина Ирбитская

Пока еще не существует никакой общей стратегии развития малых городов на федеральном уровне, так что говорить об альтернативах не приходится. Российские города находятся в состоянии инерционного существования, развиваются по накатанной, так, как еще в советское время было заложено. Что до рыночных процессов, то они в области урбанистики не отрегулированы. У нас до сих пор законодательство в области городского развития таково, будто в городах бизнеса нет вовсе. А если и есть, то он не является участником городских трансформаций.

Тогда вопрос ребром. Что нам делать с малыми городами?

Недавно по инициативе Минстроя мы тестировали конкурс «Исторические поселения и малые города», как раз, нацеленный на отбор проектов по созданию привлекательных городских пространств и комфортной городской среды. Это была полезная для всех участников работа. Многие города, возможно, впервые в жизни на муниципальном уровне мобилизовали свои ресурсы. У специалистов же была возможность в экстренном режиме, буквально «на хватку» просмотреть городские проекты. А это целые талмуды с описанием каждого города – сразу видно, что происходит в городе, с какими проблемами там сталкиваются, как работает администрация. Подводя итоги, я сделала некоторые выводы.

Во-первых, нашим городам не хватает элементарных компетенций в области финансовых моделей. Я не экономист и терпеть не могу, когда излишне «экономизируют» разные городские проекты, но в данном случае это важный вопрос. Фундаментальное понимание того, что на вложенную копейку надо получать два рубля, в малых городах просто не существует. Никакое развитие, никакое управление без этого понимания невозможно.

Во-вторых, городские власти страдают от нехватки управленческих компетенций в областях, в которых они по определению некомпетентны. Грубо говоря, они не умеют принимать решения в ситуации непонимания предмета. Хотя здесь очевидный и наиболее логичный ход — делегировать принятие решения экспертам.

Надо понимать, что деньги на строительство идут из того же кармана, откуда берутся деньги, например, на лечение. И надо всегда помнить: каждый раз, когда мы начинаем тратить деньги впустую, у нас сразу же кто-то умирает в больнице, потому что ему не хватило лекарств.

В-третьих, компетенций в области городского строительства у них нет вообще.

Эти три дефицита дают нам ответ на вопрос «что делать».

Где малые города могут набрать эти компетенции? Мэры в один голос сетуют на то, что невозможно заманить в провинцию квалифицированных сотрудников.

Спасение не стоит искать в глобальных образовательных программах. Такие программы работают уже 10 лет. Они дают разрыв шаблона, но не дают необходимых навыков. Мы, урбанисты, учимся 6 лет, потом пишем диссертации, а потом еще на опыте что-то начинаем узнавать. Так что невозможно получить реальные компетенции в городском управлении в рамках трехдневных погружений, это утопия.

И что же делать?

Нужна инструкция для мэров по управлению городами. Мы такой проект разработали, он называется «Синяя книга мэра». Это пошаговая методичка — аналогичная инструкции по сборке мебели ИКЕА. Конечно, про город такую методичку сделать почти невозможно, но кое-что прописать получится. И это убережёт наши города от патологических ошибок, исправление которых обходится слишком дорого. Как, например, в Уфе в 1980-е годы взяли и снесли трамвайную линию. А сейчас ее прокладывают заново и тратят на это миллиарды. Надо понимать, что деньги на строительство идут из того же кармана, откуда берутся деньги, например, на лечение. И надо всегда помнить: каждый раз, когда мы начинаем тратить деньги впустую, у нас сразу же кто-то умирает в больнице, потому что ему не хватило лекарств.

Управление городом — это технология. И ею владеют специалисты. Необходимо на федеральном уровне создать Агентство городского развития, которое в рутинном регулярном режиме будет заниматься ответами на вопросы со стороны муниципалитетов. И главной его задачей будет сопровождение и реализация интеграции «Синей книги» на местах.

Почему это важно?

«Синяя книга мэра» – это инструмент, основанный на типоукладном подходе. Если коротко, в российских городах, а как выяснилось — не только в российских – сохранилась укладная структура общества. И каждому укладу нужен определенный тип пространства: кто-то будет хорошо себя чувствовать в «хрущевке», кому-то нужен условный коттедж. Любая стратегия, спущенная с федерального уровня, реализуется в городском квартале. И если стратегия не попала в этот уклад, не угадала чаяний его обитателей, то мы получим саботаж — скрытый или открытый. Поэтому очень важно с федерального уровня попасть в цель, в точку — в интерес этого уклада, чтобы помочь ему эволюционно расти. Если уклад будет эволюционно расти, то, в конечном итоге, и государственная экономика будет расти. И наоборот. Если строить поперёк людей, всё будет падать и идти со скрипом. Вот такова альтернатива инерционному развитию городов. Но важно, чтобы инициатива шла с федерального уровня.

Какова структура этой пошаговой инструкции для городов?

«Синяя книга» состоит из трех частей:

  1. Идентификация городских укладов и типологий. Значительную часть работы мы уже проделали, и многие городские планировщики уже пользуются нашими разработками. Просто их мало.
  2. Разработка проекта, учитывающего поукладные решения.
  3. Создание городских политик в ответ на каждую городскую «проблему или ошибку».

Вы сказали — «проблему или ошибку»?

Мы привыкли мыслить проблемами, но мало кто даже среди профессионалов мыслят ошибками. А ведь наши города за весь период своего существования накопили массу ошибок. Мы привыкли слышать о том, что в городе есть такая-то проблема или другая, и есть способы решения вот этой проблемы. На самом деле речь часто идёт не о проблемах, а об ошибках урбанизации. Это некоторая новая мысль. Ее мало кто произносил, и мало кто вообще ставил вопрос таким образом.

Культуру менять сложно. Ее можно выращивать, и это долгий эволюционный процесс. Революция хороша, но ее результаты очень хрупкие. Эволюционный рост создает устойчивые результаты. И именно во время эволюционного роста возникает понимание причинно-следственных связей и растет достоинство.

Тогда еще расшифруйте термин «городская политика».

У нас в стране как таковых городских политик нет — есть градостроительная политика. Соответствующие департаменты в муниципалитетах так и называются. Но город — это не только стройка. Город — это интегральные процессы. При этом различные проекты в разных городах никак не вписаны в систему. И в результате обязательно возникает точка конфликта между проектом и той самой градостроительной политикой.

Что такое «проект»? Любой городской проектировщик, архитектор, муниципал, финансист, инвестор видит проект как нечто, имеющее начало и конец. Придумал проект, реализовал — миссия выполнена. Но проект ведь живёт. Он нуждается в корректировочках, подкручивании. И этого в России нет. И это то, чем занимаются городские политики. Именно поэтому «Синяя книга» будет привязывать к каждому проекту политику. То есть расписывать, как тот или иной проект реализовывать, как запускать, управлять им, где брать деньги и как в процессе его жизненного цикла его адаптировать под разные вызовы.

Почему вам не нравится концепция smart city?

Потому что это дорого и неэффективно. Если нас интересуют не «шашечки», а «ехать», то нужно запускать в качестве доступной альтернативы smart city интернет города. Это модель управления городским пространством, занимается сбором и структурированием информации без создания новых структур, лабораторий и департаментов.  Она опирается на инженерный российский уклад. Надо сказать, что самые сильные, самые выраженные российские уклады – инженерный и крестьянский. Вот я как городской планировщик, многое могу делать бесплатно ради своего профессионального интереса, так и яркие представители инженерного уклада устроены так же. Они маньяки, они будут на досуге ради своего развлечения создавать какие-то приложения. Эти приложения сразу поступают к пользователям и либо остаются, либо умирают. Эти люди инженерного уклада будут интегрироваться в процесс развития интернета города. Подобно тому, как Google со всего мира собирает разные приложения, причем бесплатно.  Вот это надо делать, а не вкладывать миллиарды денег в разработку новых с потолка взятых технологий и создание гигантских структур.

Как нужно изменить законодательство, чтобы упростить решение проблем малых городов?

Ни один закон не может учесть прогресс. Поэтому надо менять логику управляющей системы. В законодательстве должны быть зафиксированы не идеи, а принципы, требования и гайдлайны, то есть направляющие линии, в рамках которых вы можете выбирать любое решение. А на сегодняшний день система наших регламентов — в чистом виде фиксация проектных идей.

Вот у нас есть пожарный регламент, в котором черным по белому написано: расстояние между двумя зданиями должно составлять столько-то метров. Эта идея, которая призвана препятствовать перекидыванию пожара с одного здания на другое. Но это конкретное решение, а не требование обеспечения пожарной безопасности. Чем это решение плохо? Тем, что безопасность реализуется за счет вытянутого пространства. Тогда как существуют технологии, которые позволяют и обеспечивать пожарную безопасность, и экономить городское пространство, и создавать комфортные, сомасштабные человеку пространства. И когда тот же регламент требует делать между двумя трехэтажными зданиями пожарный разрыв 12 метров или оставлять 10 метров до парковки, он разрывает улицу, которая могла бы быть приятной и комфортной, до половины Садового кольца. Это деньги, выкинутые на ветер, неразумная трата городского пространства и создание дискомфортной среды.

Если коротко, в российских городах, а как выяснилось — не только в российских – сохранилась укладная структура общества. И каждому укладу нужен определенный тип пространства: кто-то будет хорошо себя чувствовать в «хрущевке», кому-то нужен условный коттедж. Любая стратегия, спущенная с федерального уровня, реализуется в городском квартале. И если стратегия не попала в этот уклад, не угадала чаяний его обитателей, то мы получим саботаж — скрытый или открытый.

О вредоносности идейного подхода можно говорить долго. Вот еще яркий пример. Для Новой Москвы на территории малоэтажной застройки ограничение по высоте 20 метров, по этажности — три. Теперь если вы хотите обустроить комфортную зеленую террасу на крыше, то она будет считаться четвертым этажом, и сделать ее нельзя. А ведь это прямое противодействие всем трендам экоустойчивого развития! Более того, когда принципы регуляции в законодательстве фиксируют какие-то идеи, даже не прошедшие обсуждения, вы создаете нишу для развития коррупции. Потому что когда эта идея приходит в конфликт с реальностью, когда ущерб наносится не только девелоперу, который все это строит, но страдает еще и конечный пользователь – всегда получается неудобная среда.

Чего все-таки не хватает городам для правильного пространственного развития? Кроме компетенций.

На муниципальном уровне, прежде всего, не хватает денег. Причем, когда я разговариваю в аппарате правительства, они удивляются: «Как это нет денег у городов? Все у них есть». Другое дело, что из-за недостатка компетенций они даже когда получают деньги, не могут качественно ими управлять. Например, в городе решили разбить парк. Спрашиваю у разработчиков: «Друзья, сколько денег каждый год вы собираетесь тратить на эксплуатацию этого парка?» «Десять миллионов рублей». На минуточку, весь бюджет этого города миллионов сорок пять. «Отлично. А сколько вы собираетесь запустить бизнес-процессов на этой территории? Какая пойдет «обратка» от городской активности, которую этот парк запустит?» Ответ: «Нуууу… наверное миллиона полтора». При этом я вижу, что и полутора миллионов не будет. Эти люди просто не понимают, что процесс должен работать. И такие примеры встречаются повсеместно. Города просят деньги у государства, но даже не задумываются о доходе. Конечно, он приходит не сразу. Но думать о том, что в перспективе вложения должны начинать возвращаться, муниципалитет обязан. В противном случае жители города оказываются заложниками нерачительного управления.

Управление городом — это технология. И ею владеют специалисты.

Наконец, только ленивый не сказал о том, что городам нужно дать больше полномочий. Без самостоятельности, без чувства ответственности развитие невозможно. Если ты ребенка все время будешь держать в рамках, то он не научится видеть причинно-следственные связи между действием и его последствием. И муниципалитетам, и людям нужно самостоятельно пройти путь проб и ошибок. Но чтобы они не навредили по серьёзному, нужно снабдить их инструкцией. Как ребенку говорят: «Переходи дорогу на зеленый свет». Но вы его не ведете за руку — он сам должен прийти в школу.

Напоследок хочу привести пример, который ярко демонстрирует, что такое качественное управление ресурсами. В 2013 году в Сочи мы проводили исследование в рамках развития и трансформации туристической инфраструктуры Олимпийского района. Адлерский район состоит из кучи бывших деревень. И вот вы идете по одной такой бывшей деревне, ставшей районом, и видите дорогие дома. При этом вокруг грязь, разруха, кривые дороги. И так выглядят все районы, кроме одного — Эстосадок. Видно, что там дома очень скромные, даже бедные. При этом в нужных местах сделаны небольшие акведуки, переброшены мостики через канавки, аккуратно сделаны изгороди. Почему так? Этот район когда-то заселили эстонцы, люди с другой культурой. Они умеют качественно управлять ресурсами. Они могут быть бедными, но у них есть достоинство. Потому что только человек с низким достоинством будет терпеть грязь на улице рядом со своим домом.

Культуру менять сложно. Ее можно выращивать, и это долгий эволюционный процесс. Революция хороша, но ее результаты очень хрупкие. Эволюционный рост создает устойчивые результаты. И именно во время эволюционного роста возникает понимание причинно-следственных связей и растет достоинство.

Материал подготовлен в рамках участия «Платформы» в работе Экспертного совета по малым территориям (rusregions.com).

 

Региональные сети, производители и федеральный ритейл: гармонизация взаимодействия
Круглый стол, 25 июля, г. Орел

Опубликовал manager, . Категория: Исследования, Бизнес и общество, Развитие территорий.

25 июля в г. Орел состоялся круглый стол, посвященный взаимодействию федерального ритейла и регионального бизнеса. Организаторами мероприятия выступили Центр социального проектирования «Платформа», Союз «Орловская Торгово-промышленная палата» при поддержке Ассоциации компаний розничной торговли (АКОРТ).

В ходе встречи, участие в которой принял весь срез орловского бизнеса, генеральный директор «Платформы» Алексей Фирсов представил результаты социологического исследования, проведенного в Орловской области в мае-июне 2018 г. В рамках него были опрошены жители г. Орел (1000 респондентов), а также эксперты – представители профильной аудитории.

«Наша задача – изучить взаимодействия различных сегментов: крупного ритейла, производителей в ситуации быстрой динамики, изменений на рынке, которые создают не только социальные последствия, но и зоны напряжения», — сообщил он.

Отличительные особенности региона связаны с высоким уровнем развития растениеводства, фирменной торговли, практически отсутствием собственных торговых сетей и барьеров для входа на рынок.

«Ориентация на местные бренды – ресурс как для федеральных сетей, так и местных магазинов. Для потребителя — это инструмент собственной региональной идентичности. Кто выиграет конкуренцию за местные бренды – получит серьезное конкурентное преимущество на местном рынке»

Потребительское поведение во многом совпадает с общефедеральной картиной. Большинство жителей г. Орел совершают покупки в торговых сетях (82%). У местной торговли тем не менее есть свой сложившийся круг лояльных покупателей. Особой популярностью пользуются ярмарки выходного дня. Потребитель маневрирует, чтобы закрыть свои потребности в условиях падения покупательной способности. По данным исследования, 60% жителей города в той или иной степени экономят на продуктах питания. 58% положительно относятся к распространению в регионе федеральных сетей, связывая это с расширением ассортимента, доступностью магазинов, повышенным комфортом потребления и возможностью сэкономить. Таким образом, федеральный ритейл выступает элементом социальной стабилизации.

Будущее развитие ритейла жители города связывают с расширением предложения фермерской продукции, ассортимента и повышением качества услуг.

«Ярмарки проходят только в выходные. Нужно, чтобы производители каждый день предлагали свою продукцию. Наша задача сегодня – понять, где можно найти варианты для своего развития. Региональная сеть необходима, нужно ее создать, чтобы укрепится в регионе и за его пределами», — подчеркнула руководитель Департамента выставочной, ярмарочной и конгрессной деятельности Союза «Орловская Торгово-промышленная палата» Татьяна Куницына.

В ходе исследования в регионе был выявлен значительный спрос со стороны местного населения на продукцию местных производителей. По мнению 68% локальные товары имеющие более высокое качество в недостаточной степени представлены в крупных сетевых магазинах. Развитие сотрудничества с местными производителями – одна из задач, стоящих перед крупным ритейлом.

«Ориентация на местные бренды – ресурс как для федеральных сетей, так и местных магазинов. Для потребителя — это инструмент собственной региональной идентичности. Кто выиграет конкуренцию за местные бренды – получит серьезное конкурентное преимущество на местном рынке», подчеркнул Алексей Фирсов.

Качество продукции остается общефедеральной проблемой. Его ухудшение отметили 43% жителей города. При этом качество местной продукции по мнению 28% выше, чем у продуктов из других регионов, а это может стать дополнительным ресурсом для развития конкурентоспособности бизнеса. «Хотелось бы отметить, что у орловских производителей небольшой процент некачественной продукции, продукции с истекшим сроком годности. Крупные торговые сети в основном следят за качеством продукции, которая представлена на полках магазинов», — рассказала начальник отдела защиты прав потребителей Роспотребнадзора по Орловской области Ольга Гаврилова.

Проблеме развития малого и среднего бизнеса региона эксперты уделили особое внимание.  Приход крупных сетевых магазинов связан с созданием высококонкурентной среды в регионе, что мотивирует предпринимателей изменяться, осваивать новые стандарты, технологии, менять бизнес-стратегии. При этом существует целый пласт других проблем, который требует внимания региональной власти. Многие не справляются с высокой административной нагрузкой, связанной с внедрением ЕГАИС, онлайн-касс, большим количеством проверок. Среди проблем также отмечалось укрупнение лотов муниципального заказа, дорогие кредиты и лицензии на алкоголь, высокие налоги, отсутствие логистических возможностей.

«Нам нужен общерегиональный бренд – мы работаем над этим. Развиваем идею продвижения местной продукции через интернет. У наших товаропроизводителей низкий уровень компетенций в сфере маркетинга и соответствия требованиям сетей. Будем исправлять и выводить их на достойный уровень», — заключила президент Союза «Орловская Торгово-промышленная палата» Светлана Ковалева.

По мнению жителей города со стороны региональной власти поддержка местных производителей должна базироваться на методах мягкого рыночного регулирования за счет предоставления налоговых преференций, субсидий, кредитов, создания льготных условий для продажи продуктов питания.

В целом эксперты отмечают тренд на улучшение ситуации в бизнесе. «Окно возможностей» для местных производителей связано с развитием нишевой торговли (торговля фермерской продукцией, экопродуктами, крафтовая торговля), кооперацией как на этапе производства, так и переработки, повышением собственных стандартов, расширением сотрудничества с крупными сетями, которые в том числе служат каналом для выхода на рынки других регионов, инструментом развития территориального бренда.

«Нам нужен симбиоз: крупный ритейл, мелкий, производители. Голосовать будет уже покупатель рублем. Конечно, нужно развивать кооперацию», — отметил заместитель руководителя Департамента промышленности и торговли Правительства Орловской области Анатолий Новиков.

«Нам нужен общерегиональный бренд – мы работаем над этим. Развиваем идею продвижения местной продукции через интернет. У наших товаропроизводителей низкий уровень компетенций в сфере маркетинга и соответствия требованиям сетей. Будем исправлять и выводить их на достойный уровень»

Поиск особых торговых моделей может способствовать и исправлению ситуации со снабжением продовольствием жителей в сельской местности.

Открытость к сотрудничеству отметил и представитель X5 Retail Group Андрей Щекалев. «Зайти возможно, нет скрытых конкурсов.  Но нужно четко понимать собственные возможности. С нами уже работают 12 производителей Орловской области»,- подчеркнул он.

«Есть крупные сети, в каждой сфере есть крупные предприятия. Сети будут работать с крупным производителем, который может обеспечить объем. Они четко выстраивают свою деятельность на базе законодательства. Возможно стоит изменить долю субъектов малого и среднего предпринимательства», — добавила заместитель начальника финансово-экономического управления Администрации г. Орла Алла Ашихмина.

Дискуссия прошла в конструктивном ключе. Стороны проявили понимание существующих сложностей, а также готовность к взаимопониманию и дальнейшему сотрудничеству.

По завершению круглого стола стартовала работа «Биржи контактов» — нового для региона делового формата, задача которого – установление и развитие партнерских бизнес-связей.

Евгений Косолапов: «Инновации в Китае – вопрос выживания государства»

Опубликовал manager, . Категория: Корпоративные практики, Развитие территорий, Технологии, Экспертные позиции.

Интервью представителя Сколково в Китае Евгения Косолапова для проекта «Технологическая волна в России».

Оценку нашим институтам развития давать еще рано. Китайским государством первый технопарк Чжунгуаньцунь в Пекине был создан в 1988 году. Сколково всего 7 лет, а технопарку Чжунгуаньцунь — уже ровно 30. Странно сравнивать 30-летнего взрослого с 7-летним ребенком по результативности. Оценить можно будет лет через 10-15. Сейчас можно сказать только, что само направление задано верно. Государство создает и такие институты, как Сколково, строя экосистему как среду, где можно работать инновационным компаниям, и такие институты как РВК, которые обеспечивают проектам финансирование. Комбинация этих двух вещей правильна, на мой взгляд.

Евгений Косолапов

Модели институтов в Китае могут оказаться неэффективными, но это не повод отказаться от самой идеи. Китайская компания «Тенсент» (в мировом топ-10 по капитализации) внимательно относится к инновациям и стартапам. Но еще 5 лет назад все китайские стартаперы ее люто ненавидели. Интересные бизнес-идеи «Тенсент» просто копировал, и стартап умирал, не успев выйти на мощности, окупающие его развитие. Но в руководстве «Тенсент» поняли, что так жить нельзя, и приняли американскую модель. Теперь «Тенсент» скорее предложит выкупить проект или войти в долю, реально помогая стартапам развиваться. И сейчас в стартаперской тусовке его, относительно, любят.

Китайские корпорации научились создавать своих «единорогов». Джек Ма, основатель «Алибабы», другой китайской корпорации из мировой десятки, рекламирует сейчас такую инициативу. Университет ДАМО намерен открыть исследовательские центры по всему миру, в том числе, кстати, и в Москве, чтобы спонсировать исследования и разработки прямо на передовой науки. Инвестиции в высокую науку ориентируются в конечном счете на стартаперскую систему, которую они создали на базе своего родного города Ханчжоу. Это несколько акселераторов, скооперованных с Чжецзянским университетом и научными заведениями города. Ханчжоу сейчас на втором месте после Пекина по количеству выращенных единорогов. Если у Джека Ма все получится с мировой наукой, их будет еще больше.

В китайском представлении технопарк – это не здание, а район города. Они это называют Зона Высоких Технологий. Благодаря физической концентрации ты можешь организовать за один рабочий день не 2 встречи, а 10 встреч, это очень важно. Китай пытается сделать скорость контактов между бизнесменами практически мгновенной. А в последние пару лет появились пилотные зоны для тестирования новых технологий. Они берут город, по их меркам, маленький — миллионов на 5. И говорят: «Знаете, друзья, со следующего года все улицы этой деревни должны быть под видеонаблюдением. А просмотрим, что из этого получится. И пока у тебя обкатывается новая технология, ты можешь проанализировать, как она влияет на социальную жизнь. А если эксперимент удался, распространяют его на другие города.

В Китае не только крупные корпорации занимаются развитием рискованных стартаперских историй, но и государство. Поддержка проектов крупными корпорациями – это их чисто корпоративное дело, это бизнес, там государства нет. Но государство как рыночный игрок – крупнее, чем корпоративный сектор, и действует с размахом. Например, в Китае около 150 зон высоких технологий. Что это такое? Это участки в крупных городах, выделенные под компании, работающие в высоких технологиях. Если компания приземляется в этом районе, то она, естественно, получает самые разные льготы, гранты, субсидии. По сути, у государства в Китае есть уже 150 «Сколковых».

Часто государственные инвестиции неэффективны. Три года назад, когда китайское правительство решило создать центр игровых технологий в городе Чэнду: технопарк, посвященный только играм, мобильным и PC-играм. За год было создано 3000 компаний для маленького Чэнду. Естественно, через 3 года из них осталось только 10 – 15. Конечно, это неэффективно. Но ни одна из коммерческих компаний не рискнула бы в этом Чэнду сделать такую вещь. А тут рискнули, и что-то из этого да получилось.

В Китае государственные деньги следуют за частными. Стартап приходит к государству и говорит: «У меня такой продукт замечательный». Государство говорит: «Окей, я тебе дам 10 миллионов юаней в качестве безвозвратного гранта, если ты 5 миллионов привлечешь сам на свободном рынке». Государство дает рычаг дополнительный, удваивает – но то, что уже удалось привлечь. В принципе, в России РВК тоже создает фонды на паритетной основе – государственные и частные деньги.

Ключевой фактор успеха – это процесс принятия решений. Если бы инновационный город на базе Сколково строился в Китае, он был бы застроен за 3 года, у нас за 7 лет не застроено и трети. Эффективность китайской государственной бюрократической машины выше, чем российской. Как ни иронично это звучит, но демократия иногда менее эффективна, чем централизованная система. В Китае, если сверху сказали: стоять здесь технопарку, он будет стоять. В России пытаются учесть позиции слишком большого количества интересантов.

Китайским инвесторам интересны наши стартапы и разработки. А именно такие, где уже существует глубокая наука. А у нас таких историй достаточно много. Единственный недостаток – мы эти истории не умеем упаковывать и продавать как коммерческий продукт. У нас ученые занимаются наукой ради науки. Но именно поэтому в «Сколково» строится технопарк, а рядом университет. Чтобы ученый профессор мог найти себе партнера, который сделал бы для него маркетинг. Китай нас опередил во всем, что связано с бизнес-моделями, но не с наукой. Но тут Китай опередил не только Россию, он и весь мир. Даже приезжая в США, ты проваливаешься в 19 век по сравнению с Китаем — с точки зрения удобства ритейла, шопинга, мобильных платежей и так далее.

Инновационная история начинает восприниматься в Китае как вопрос выживания государства. Они рассуждают так. Если мы не развиваем инновационные технологии, то наша страна перестанет существовать. Сверхзвуковые ракеты не прокормят страну, они не создают бизнес. Китай стимулирует инвестиции в искусственный интеллект, бигдату, физику и химию. Для таких крупных стран как Китай, Россия и США, вопрос очень простой: есть у нас свой искусственный интеллект – поживем еще, если нет, то других инвестиций уже не понадобится.

Проблемы малого города русского Севера:
есть ли выход?

Опубликовал manager, . Категория: Исследования, Развитие территорий.

В июне 2018 года в городе Каргополь Архангельской области Экспертный совет по малым территориям совместно с экспертами и представителями местной власти, культуры и бизнеса провел серию стратегических совещаний по развитию города и района. Одновременно, в ходе работы не раз затрагивались общие трудности, присущие малым территориям. В формате непрерывной насыщенной дискуссии было установлено, что выход есть, осталось выбрать правильную дверь в туннеле проблем. Данный текст посвящен фиксации проблем, о достижениях и возможностях Каргополья мы расскажем отдельно.

Под впечатлением от историй успеха Суздаля, Великого Устюга, Мышкина и других, малые города, особенно обладающие богатым историческим наследием, ждут простых и быстрых решений для своего развития, резкого увеличения числа туристов, а значит роста доходов и занятости населения. Случай Каргополя показывает, почему проблемы у всех малых городов общие, а решения уникальные: они не лежат на поверхности, иногда их непросто найти и в глубине. Наконец, самое главное, туризм – это далеко не всегда база для экономического роста и возможность для устойчивого развития.

Каргополь – город в Архангельской области с населением 10 тысяч человек, включенный в список исторических поселений России. Административно входит в состав Каргопольского района, находящегося в юго-западной части Архангельской области и граничащего с двумя соседними регионами: Вологодской областью на юге и республикой Карелия на западе.

Каргополь был одним из ключевых экономических центров России в XVI—XVII веках, но к XIX веку из-за смещения торговых путей, изменения структуры национальной экономики и отсутствия железной дороги утратил экономический и политический статус. В 1930-е гг. был административным центром Каргопольлага, существовавшего до 1960-х гг.

Сейчас город известен в связи с каргопольской игрушкой – возрожденного в 1960-е гг. художественного промысла раскрашенных глиняных «свистулек» и фигурок животных и людей.

Четыре проблемы малых городов

Несмотря на то, что в рассуждениях о развитии страны принято фокусироваться на 1990-х годах, а последующее время связывать сначала с неуверенным, а потом и все большим ростом благосостояния населения, именно малые города показывают, что есть серьезные негативные тренды, которые за последние годы только нарастают:

Отток населения

Уменьшение населения деревень в разы и более мягкое, но все же снижение численности жителей малых городов – это процесс, который долго раскачивался и начавшись в 1990-е гг. стремительно набрал обороты с 2000-х гг. Так, в промежуток между переписями 2002 и 2010 годов количество деревень без населения в Архангельской области увеличилось в 1,5 раза с 547 до 848. В малых городах эта тенденция привела к отсутствию элементарных необходимых специалистов в социальной сфере и сфере услуг.

Разрушение производств

Ускорение процессов выездной миграции коррелирует и со стагнацией промышленности. Да, сложности и даже приостановка работы промышленных гигантов начались с распадом СССР, но промышленность значительного количества малых городов, особенно легкая и пищевая, дотянув до конца 2000-х гг., не нашла внутренних резервов для развития и встраивания в монополизировавшийся национальный рынок. Статистика говорит о том, что в 2010-е закрылось даже больше предприятий, чем в 1990-е гг.

Стагнация ЖКХ и разрушение жилого фонда

В двух третях малых городов России нет централизованной канализации, а почти в половине – водоснабжения. Это связано с тем, что малые города, которые не были затронуты советской индустриализацией, соответственно, не были развивались и инфраструктурно. В постсоветское время эти фундаментальные проблемы тем более не могли быть решены, а жилой фонд без поддержки своего состояния стал разрушаться. В каждом малом городе эти особенности разворачиваются по-своему и формируют свой ряд негативных эффектов и ограничений.

Рост «иждивенческих» настроений

В силу того, что из малых городов уезжает в основном молодежь и другое активное трудоспособное население, опустевающие поселения становятся «территориями дожития» для пенсионеров и немногочисленных людей среднего возраста. Не редкость, когда и трудоспособные жители живут в ожидании пенсии, так как работа в социальной сфере приносит зарплату зачастую меньшую, чем пенсия. Рабочих мест в коммерческих структурах недостаточно и заработная плата там также относительно низкая.

Дополнительные негативные факторы на примере Каргополя

Имея все четыре описанные выше характеристики в запасе, Каргополь обладает парой дополнительных сложностей, которые еще больше ограничивают круг возможных решений:

Отсутствие логистики

Город фактически затерян в природном ландшафте: в районе слабо развита дорожная сеть, а железнодорожная ветка проходит достаточно далеко. Кроме того, несмотря на сравнительную близость к центральным регионам России, существующая дистанция не позволяет сделать так, чтобы район был логистическим центром с того или иного экономического профиля.

Слабая ресурсная база

Ресурсные и промышленные потенциалы в конкурентной среде окружающих районов также достаточно низкие. Количество делового леса за последние года уменьшилось, нет уникальных дикоросов, относительно мало рыбных ресурсов, и тем более нет внутриземельных ресурсов. В сочетании со сложной транспортной доступностью – развитие лесной, деревообрабатывающей и пищевой промышленности сильно ограничено в масштабах.

На что не стоит рассчитывать малым городам?

Четыре основных фактора и ряд дополнительных формируют список из четырех базовых направлений, на развитие которых в ближайшей перспективе не может претендовать Каргополь как любой другой город со схожими вводными параметрами:

Развитие массового туризма

Массовые туристы «голосуют рублем» и комфортом, выбирая наиболее доступные и оптимальные по соотношению цены и качества места для посещения. Любые примеры даже северных центров притяжения связаны либо с сильным брендированием, замешанным на широко известных исторических событиях (Соловки), либо с конструированием бренда с нуля с использованием федеральных ресурсов (Дед Мороз в Великом Устюге). Если первых условий Каргополь лишен объективно, то для второго пути отсутствуют сильные идеи, способные вывести его на необходимый уровень привлечения инвесторов и бюджетного финансирования.

Развитие крупной промышленности

Развитие добычи, заготовок и производства – это в подавляющем большинстве случаев более важный источник доходов для территории, чем туризм, несмотря на то, что последний более публичен и явственно фиксирует позитивные изменения в городе. В случае Каргополя рассчитывать на развитие крупной промышленности, как было сказано выше, сложно.

Привлечение крупных инвесторов

С этим же связано и сложность привлечения крупных инвесторов: на данный момент отсутствует как идея, так и какой бы то ни было скрытый экономический интерес для освоения этих территорий.

Масштабные инфраструктурные проекты за счет бюджета

Сокращение и оптимизация расходов бюджета особенно в части запуска новых мегапроектов формируют повышенные требования к качеству и проработанности предлагаемой концепции проекта.

Есть ли перспективы при самых небольших возможностях?

Ошибочно считать, что в сложившихся условиях у Каргополя нет выхода, особенно в ощутимом будущем, когда любые написанные крупными мазками картины успешного развития, связанного с брендированием города, работой с городскими сообществами или точечными упоминаниями на федеральном уровне – это в лучшем случае празднословие без конкретного плана либо с совершенно сказочными, «остап-бендеровскими» идеями.

Это не так. Идеи по любым тактическим действиям ценны, но более важно стратегическое и связное видение этого развития. В условиях практически полного разрушения реального сектора, только культура может стать источником развития. Этот фундаментальный разворот подразумевает, что результат деятельности будет иметь кумулятивный эффект, то есть долго накапливаться до своего видимого проявления, причем увеличение доходов и благосостояния населения – не будет происходить на первых этапах.

В общем виде, сложные условия Каргополья, связанные с социальной консервацией и экономической стагнацией, вместе с окружающим природным ландшафтом и древней историей северорусских земель делают наиболее перспективной и консистентной идею «заповедной северной России». Самые базовые направления разворота к культуре в существующих условиях следующие:

  • Унификация интерпретации средневековой истории Каргополя как центра русского севера плюс унификация мифологем с последующим созданием музеев, школ искусств и культурных площадок, привлекающих специалистов и заинтересованных людей со всей страны
  • Развитие экологического туризма малыми ресурсами, через эко-маршруты и инфраструктуру для активного отдыха на природе и уединения городских жителей.

Источник: Экспертный совет по малым территориям

Стратегическое развитие культуры на сельских территориях и в малых городах

Опубликовал manager, . Категория: Исследования, Культура и искусство, Общественные процессы, Развитие территорий.

11 июля 2018 года в Центре стратегических разработок прошла стратегическая сессия ЦСР и ЭС по выработке рекомендаций коррекции национального проекта «Культура».

В стратегических документах, сопровождавших майский указ-2018 «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года», национальному проекту «Культура» отведено скромное место. При этом культура в широком смысле является основой жизнедеятельности многих малых городов. И в области культуры стоит ожидать возникновения очагов новой экономики. Если культура понимается как ценность, то возникает соответствующая ей публичная практика, которая позволяет менять жизнь городов к лучшему, может запустить поиск решений хронических социальных проблем.

В стратегической сессии на площадке ЦСР приняли участие экономисты, урбанисты, социологи, маркетологи, специалисты по административному и территориальному управлению, а также представители музейного сообщества и культурологи.

Ключевыми тезисами, вокруг которых выстраивалась дискуссия, стала необходимость делать ставку на местные инициативы, доверие к сообществам, вовлечение населения в культурные процессы. Одним из важнейших выводов встречи стала заявка на корректировку самого термина «культура» как обозначения вида деятельности, а не названия отрасли.

Сессия открылась презентацией Экспертного совета представленной Алексеем Фирсовым. Было обозначено, что развилки в понимании сущности культуры напрямую определяет характер ее государственной поддержки. Культура, традиционно понимаемая государством в идеологической логике, хотя и в контексте отсутствия единой идеологии, могла бы быть культурным брендом России. Брендом, который основан на культурной памяти, и на ней формирует как ценностную идентичность, так и образ будущего.

На малой территории культура бывает (и может стать) отраслью экономики, в том числе экспортноориентированной. Аттрактором для внешних игроков, инвесторов – это выделить город на общем ландшафте. При этом именно культура последнее, что остается на малой территории, когда ее покидает реальный сектор.

Участники сессии отметили, что изменения, вносимые в национальный проект «Культура», должны учитывать следующие факторы:

  • Необходим перенос целей культурной политики с объектов культуры на инициативные группы и сообщества.
  • Важна поддержка в первую очередь групп, сообществ, способных воспроизводить и развивать культурные ценности.
  • Проблема НКО – органы власти не видят их в качестве субъекта культурной активности. Включение развития НКО в оценку эффективности культурной политики местной власти – хороший стимул.
  • Проблема взаимодействия власти и НКО вообще достаточно острая: местное самоуправление видит в них не союзников, но конкурентов. Они воспринимают их как электорат, а не субъектов политики. Органы власти видят только профессиональные, зарегистрированные организации – активные группы не без юридического лица для них нелегитимны, т.е. невидимы.
  • Культура лидера. Успех культурной идеи зачастую зависит от фигуры лидера. Важно поддерживать не просто инициативу, но обучать и поддерживать самого лидера.
  • Дисбаланс финансирования культуры на малых территориях – средства идут на объекты культуры, а не на активность => построенные объекты стоят пустыми.
  • Для развития создающихся и существующих культурных публичных пространств нужно увеличить полномочия их руководителей. Сейчас музеи и библиотеки имеют дело только с непосредственными «профильными» посетителями, хотя имеют перспективу стать центром активности городских и сельских сообществ. В идеале интегрирующие власть и общество.
  • Представление пространства клубов и библиотек под деятельность НКО могло бы вдохнуть жизнь в эти пространства.
  • Важна поддержка локальных брендов – фактора идентичности территорий и многообразия страны. За счет них (фестивалей, ярмарок, знаменитых музеев, выставок, театральных постановок, фильмов снятых на этой территории) формируется индивидуальный образа территории и страны как суммы территорий.
  • Этот образ малой территории напоминает о преимуществах современному человеку: жизнь без агрессивного давления городской среды. Жизнь в среде социально компактной и соразмерной человеку. Более экологичной и спокойной.

Плавный переход между темами в ходе экспертной дискуссии продемонстрировал их глубинную связанность. В связи с этим же не раз упоминалось, что проработка лишь одного из аспектов не даст серьезных результатов. Необходим комплексный подход. Именно поэтому ключевым выводом дискуссии стала идея создания отдельного проектного офиса, мозгового центра по развитию малых территорий.

Если у вас есть предложения, идеи и комментарии по коррекции национального проекта «Культура» или работе Экспертного совета, мы ждем ваших писем на info@www.pltf.ru.

Источник: Экспертный совет по малым территориям

Василий Буров: «Ужасно – все стандартизировать»

Опубликовал manager, . Категория: Технологии, Экспертные позиции.

Председатель совета директоров компании WikiVote, соучредитель АНО «Информационная культура», член экспертного совета Правительства РФ Василий БУРОВ

«А кто знает, что нужно для рождения технологической идеи? Может быть, не толстый отчет писать нужно, а лежать на пляже и объедать облепиху с куста?» Небольшой городок с удобным доступом к культуре, хорошо поставленным образованием и современной инфраструктурой – и что, туда потянутся интеллектуалы, уставшие от бессмысленной коммуникации и стандартов Большого Города? На вопрос отвечает Василий Буров, «расквартировавший» инновационный бизнес в Гусеве — городке в Калининградской области.

В инновационной деятельности важны только условия для нее, больше ничего. Государство либо их создает, и туда съезжаются со всего мира, либо не создает, и тогда из страны уезжают. Страновая конкуренция может быть только конкуренцией юрисдикций. Основная часть налогов уплачивается по месту регистрации штаб-квартиры. И государства конкурируют юрисдикциями за то, чтобы к ним приходили платить налоги. В России среда этому, наоборот, активно сопротивляется. Бывают странные люди, которые вопреки сопротивлению среды инновационные центры здесь формируют. Но это отклонения на правах простой погрешности.

Иллюзия, что институты развития стимулируют реальные инновационные процессы. Нет, инновационный процесс достаточно случаен. В предкомпьютерную эпоху Калифорния, Сиэтл, Редмонд – все они были крутые. Но с интернет-технологиями, венчурным бизнесом и стартапами выстрелила Кремниевая долина. Где случится следующий прорыв, никому неизвестно. Можно говорить, откуда в принципе его можно ждать. В компьютерных устройствах поменялось все, кроме интерфейса. Единственный скачок — пальчиком по экрану стали водить. Но он только изменил инструмент, а не сам интерфейс. Обычно один прорыв несет много технологических решений, как автомобиль изменил индустрию, транспорт, города. Все изменилось. Сегодня ждут прорыва в биотехе. Уже очень сильно продвинулись те решения и образ мыслей, которых не хватало для серьезных сдвигов в биотехе и в медицине.

В инновационной деятельности важны только условия для нее, больше ничего. Государство либо их создает, и туда съезжаются со всего мира, либо не создает, и тогда из страны уезжают. Страновая конкуренция может быть только конкуренцией юрисдикций.

Что значит выделить государственные приоритеты? Объяснить, за что платит государство как заказчик. Но не надо приоритеты путать с лоббизмом, как у нас делается. Ладно еще с лоббизмом экономическим, когда человек оптимизирует свой бизнес, связанный с конкретными технологиями. Но есть лоббизм идеологический, когда все должны видеть мир одинаково. В прошлом веке мы по команде двинулись к индустриальной экономике. В результате последние сто лет наш набор социокультурных свойств, который всегда чему-то помогает, чему-то мешает, нам только мешал. Мы, например, очень плохо приспособлены к регулярной деятельности. Но индустриальная экономика — это максимально стандартизованные транзакции, производство и деятельность. И мы до сих пор пытаемся себя заставить регулярно этим заниматься. Ломанувшись в одну сторону, мы убили разнообразие. А это очень важная вещь для появления инноваций. Ведь как устроена эволюция? У одного хвост длиннее, у другого короче. Дальше случается катаклизм. Длинный хвост зацепился за ветку, хозяин хвоста не упал в клокочущую внизу магму и остался жив. У кого не было хвоста — свалился и сгорел. Мы не знаем, какой возникнет катаклизм. Не надо всех делать одинаковыми.

Ужасно, что мы пытаемся все стандартизировать. При большом разнообразии возникает больше разных инноваций. Мы говорим: везде должны быть инновации в IT.  Прекрасно, но почему везде? А с другой стороны, какие именно? Норвегия в 1970-х думала, куда потратить нефтяные деньги. И вложила в IT, они очень развиты в Норвегии. Но кто видел норвежское приложение для телефона или компьютер? Большинство технологий они связали с нефтянкой. Обсчет скважин, управление поставками, оборудованием. Вот это правильный путь. Норвегия маленькая страна? А у нас больше 80 таких стран. Мы — Федерация. Унификацией мы только разваливаем пространство, и многие территории у нас абсолютно неэффективны.

У наших институтов развития были свои успехи. Успешна была РВК, результативна — «Роснано». Хорош Фонд Бортника, но его успехи уравновешены недостатками. Очень полезен ФРП. А «Сколково» — скорее вредно. В финансовом центре людей уже не переключить на другой круг занятий, они заняты дележом денег. Если рядом строится инновационная площадка, что происходит? Правильно. Это ведь те же самые люди. Важны совсем другие условия. Пример – наукоград София-Антиполис. Это – аналог Сколково, построенный 50 лет назад в глубине Лазурного побережья. Я поеду работать в Антиполис, а не Сколково, если могу выбирать. Там я прочитал лекцию и поехал в Канны, погулял по Английской набережной. Отдушину в Сколково объявили потому, что сначала придумали налоговое законодательство, не дающее заниматься инновациями. Но офис в сколковском Технопарке (недвижимость класса «B») обойдется мне по цене недвижимости класса «А» внутри Садового кольца. Где будет мой офис? Налоговые льготы для IT-компаний ровно такие же, как в Сколково. В таком случае зачем мне туда ехать?

Представьте, мы в городке работаем, проектируем. Надоело нам проектировать. Мы посмотрели на часы: через два часа в соборе соседнего города начнется концерт. И поехали слушать органную музыку. Люди в Оксфорде, так же переглянувшись, поедут в Лондон. Из Силиконовой долины слушать оперу поедут во Фриско или LA. А из нашего Гусева куда мы с вами поедем слушать оперу? Калининград далековато.

Я принципиально не согласен, что инновации возможны только в больших городах. Крупный город стандартизирует твою жизнь. Ты не успеваешь думать. Ты должен непрерывно коммуницировать. Лучше — небольшой город. Но у него должен быть свой аттрактор, фактор привлекательности. Им может выступать настоящий университет. Для Кремниевой долины – это Стэнфорд, в Великобритании — Оксфорд и Кембридж. Принципиально, что это — точки жизни и притяжения. Маленькие, открытые городки, где все тусуются. А где еще поговорить с умным человеком? Вокруг идеи соберется ядерная команда. Потом появляется компания. Все микросхемы для Bluetooth – это CSR, то есть Cambridge Silicon Radio. Университетская среда, в отличие от ПТУ, существует как инфраструктура для «поговорить». В «поговорить» нет ничего плохого. Физически встретиться и поговорить очень важно, а для инновационного процесса это еще важнее. И обязательна — логистическая связность. Скажем, если я в Берлине сел в S-Bahn на Александрплац и через полчаса вышел в Потсдаме, то мне все равно, жить в центре Берлина или в Потсдаме.

Чтобы развивать современные IT в небольшом городе, мы должны обеспечить доступ к культуре. В Большом театре в зале сидят чиновники, финансисты, преподаватели и IT-шники. Так уж они устроены. Представьте, мы в городке работаем, проектируем. Надоело нам проектировать. Мы посмотрели на часы: через два часа в соборе соседнего города начнется концерт. И поехали слушать органную музыку. Люди в Оксфорде, так же переглянувшись, поедут в Лондон. Из Силиконовой долины слушать оперу поедут во Фриско или LA. А из нашего Гусева куда мы с вами поедем слушать оперу? Калининград далековато. Высокий культурный уровень может обеспечиваться в малом городе. Вот Дубна с 70 тысячами своего интеллектуального населения обеспечит заполняемость зала на 400 человек, если привезти приличного артиста. Но это не очень маленький город. А если в нем 20 тысяч человек, надо подтянуть окрестное население. В Силиконовой долине — ни одного крупного населенного пункта. Но мелких очень много, и все близко. То же самое относится к инфраструктуре для детей. В маленький городок нужно стягивать окрестных детей, чтобы культурная инфраструктура имела смысл. С детьми даже проще. Если с ними заниматься, отдача будет и в городе с 70 тысяч жителей под Москвой, и в городе с 20 тысячами жителей в средней полосе. Дети все хорошие.

«Свобода, которая создается интернетом, приведет к мощному тоталитаризму»

Опубликовал manager, . Категория: Общественные процессы, Экспертные позиции.

От старшего поколения нередко приходится слышать фразы типа «молодежь не та пошла». Свойственный русскому человеку консерватизм не позволяет понять и принять процессы, происходящие в стремительно меняющемся мире. Дети рождаются «с кнопкой на пальце» – они полностью погружены в цифровую реальность практически с первых дней своей жизни. И это, безусловно, отражается на их мировосприятии. Какая она, современная молодежь, к чему стремится, кого считает авторитетом – об этом и многом другом в интервью «ФедералПресс» рассказал руководитель Центра социального проектирования «Платформа» Алексей Фирсов:

Молодо не зелено

Алексей Фирсов

Алексей Владимирович, кого считать молодым? С одной стороны, в различных госпрограммах прописывается возраст до 35 лет, с другой – уже говорят, что молодыми можно считать и 40-летних, а может, дойдет и до 45-летних.

В наше постмодернистское время молодым можно считать того, кто сам себя считает молодым. Это если под молодостью понимать темпы внутренних изменений, некую проекцию на будущее в большей степени, чем на прошлое и даже на настоящее, динамику, амбиции и т.д. Молодость – это, скорее, внутреннее состояние.

Вообще, мне кажется, человек должен измерять свой возраст сразу по нескольким шкалам: есть астрономическое время – сколько лет наше тело совершает путешествие вокруг Земли; есть биологическое время организма, время жизни – оно измеряется по-своему, и по мере развития биотехонологий разрыв между астрономическим и биологическим временем будет возрастать; есть психологическое время; есть и четвертое измерение – духовное, но это отдельная история.

В прошлые столетия эти три-четыре шкалы в значительной степени совпадали, дистанция между ними была относительно небольшая. Под влиянием разных факторов эта дистанция увеличивается, и понятие молодости как таковой (как и старости, в общем-то, но в меньшей степени) размывается. Поэтому действительно есть трудности с определением. Единственное, что нам остается, – идти по пути самоопределения.

Но для государства все-таки важна конкретика.

Понятно, что для государства, каких-то институтов это понятие надо закреплять, потому что они имеют дело с программами. Но все это условные единицы, только для удобства функционирования каких-то государственных и общественных инициатив.

Цифровая реальность молодых

Какая она, сегодняшняя молодежь? Что ее отличает, например, от молодежи 1990-х и 2000-х?

Знаете, на этот вопрос невозможно ответить. Мы опять же упираемся в вопрос – что такое современная молодежь. Даже если мы волюнтаристски сделаем точку отсечения, например, 30 лет, мы увидим там целый ряд пластов поколений с очень разными ценностными и прочими ориентациями. Можно попытаться резюмировать тот путь, который прошли молодые поколения за последнее время, и вывести общее.

Первая, и важная вещь, – изменилась структура реальности. Она стала цифровой. Банально, но это факт. Отличие двух групп общества: у одних интернет появился, когда они жили уже осознанной жизнью, и он стал дополнением к физической реальности, и в определенной степени до сих пор является дополнением, хотя все больше вытесняет эту физическую реальность. И есть тот слой общества, который родился, по крайней мере, вырос внутри цифрового мира и который воспринимает реальность не как разделение на физическую и цифровую, а как общую часть реального мира, и он ведет себя в значительной степени по законам цифровой реальности.

Что это за законы?

Это слабые границы, быстрые переходы от одной сущности к другой, отсутствие в силу плюрализма каких-то жестких ценностных систем: нужно всегда варьировать свое поведение, видеть какие-то альтернативные модели, быстро менять локации. Все это создает феномен облачного сознания (облачного – в смысле отсутствия жестких конструкций, структур, платформ, оценок), высокую внутреннюю мобильность, формирует привычку ценить не столько объемы знаний, сколько умение ориентироваться в источниках информации. То есть сегодня важно не капитализировать знания и информацию внутри себя, а обладать доступом к инфраструктуре, тем точкам входа, которые позволяют эту информацию брать.

Наверное, свойством этих поколений будет являться другое отношение к собственности: принцип «не владеть, а пользоваться» будет в значительной степени менять потребительские привычки, накопление недвижимости и иных ресурсов будет казаться нелепым – зачем, это обременяет.

Это будет сказываться на традиционных институтах, например, на семье?

Да, и это неизбежно будет. Это не отменяет базовые чувства, которые есть у людей, – любовь, привязанность. Но форма выражения и форма взаимного существования будут меняться, и уже меняются. Все кажется уже скорее инструментом, чем самоценностью. Если людям удобно жить, оформляя свои отношения, они будут это делать, если неудобно, не будут.

Возникает различие между формой и содержанием. Это касается не только семьи, но и других крупных институтов. Масса вещей, которые строились на принципах незыблемого авторитета, четкой иерархии ценности руководителей, уходят, иерархии разрушаются – молодежь гораздо менее иерархизирована. Уходит понятие слепого авторитета. Всегда возникают вопросы «почему?», «зачем?». Для молодежи сейчас существует серьезный кризис – долголетие российской политической системы и ее лидера (долголетие не в физическом, а в политическом смысле), позиция несменяемости. Они привыкли к тому, что мир мобилен, что все меняется. А тут оказывается, что есть какие-то зоны, которые не подвержены изменениям. Это вызывает у них иронию, скуку…

Путин, Навальный, Дуров

Несменяемость власти вызывает протест у молодежи?

Протест? Есть, у кого это вызывает протест. Но они не воспринимают эти области настолько серьезно, чтобы протестовать. Здесь больше тяга к индивидуальности и к поиску некой автономии от государства. Чтобы протестовать, нужно быть вовлеченным в эти процессы, считать это важным для себя, сущностным. Это, скорее, вызывает какую-то дистанцию и нежелание иметь с этим дела. Понятно, что мы говорим об определенной части молодежи – рефлексирующей.

Является ли она надежным электоратом власти или из нее каждый пытается лепить своего сторонника?

Молодежь точно не является надежным электоратом власти, потому что многие проявления власти, созданные российской политической культурой, кажутся ей чуждыми. Она дистанцируется от всех этих процессов. Но это не значит, что оппозиция может перехватить это и взять молодежь в свои силы. Здесь скорее больше интенция на дистанцию, на отстранение, чем на протест. Скепсис в отношении Навального ничуть не меньше, чем в отношении Путина, даже, может быть, больше.

Мы недавно провели исследование. Брали возраст 22-23 года, московскую среду. Для них Навальный – фигура неприятная. Если Путин – в чем-то надоевшая, в чем-то вызывающая критику, негатив и т.д., но, по крайней мере, уважаемая фигура за счет веса, внутреннего ресурса, то Навальный превращается в интернете в человека, который хочет использовать ресурс молодежи для своих задач.

Но отстраненность от существующей политической системы совершенно не означает перетекание молодежи в другой политический лагерь. Ресурсом власти она не является, но и ресурсом оппозиции тоже не является, пока не появится свой лидер, который будет говорить с ними на одном языке. Типа Павла Дурова – теоретически он мог бы стать лидером. Но ему это совсем не нужно. Этот человек что-то сам создал, он является выразителем прогресса, новаций, обаятельный и тоже молодой. Если такой человек появится, он добиться может многого.

Этот человек, получается, должен быть авторитетен?

Это не будет авторитет в привычном смысле, которое закладывает старшее поколение. Он авторитетен, потому что излучает какую-то энергию, харизму, потому что этому человеку мы делегировали свои мысли, чувства, будущее. Это будет рациональный авторитет, построенный на том, что мы понимаем, почему этот человек является авторитетом и понимаем границы этого авторитета. Если человек за границы выходит, авторитет будет рушиться.

«Домострой» не поможет

По сути, складывавшиеся годами устои в сознании молодых разрушаются?

Вообще, привязанность к национальному ослабевает, происходит разрушение границ сильных привязанностей. Это сложная история. Традиционные культуры строятся на небольшом количестве сильных взаимодействий. Их немного: отношение к государству, семье – это считается сущностным (у человека должна быть семья, она должна быть устроена так-то, человек должен жить в государстве и т.д.), это сильные взаимодействия. Их немного. Сейчас происходит замена малого количества сильных взаимодействий большим количеством слабых. Ключевая причина этого – интернет и тренд цифровой реальности, которая создана – цифровой двойник мира. Хотя этот тренд наметился и до интернетизации: сексуальная революция, французская студенческая революция – это все-таки было разрушением сильных взаимодействий, но проходило в ограниченном количестве стран, не носило глобального характера. А интернет – процесс глобальный и, скорее всего, необратимый. Можно предполагать, что будет какой-то откат, но пока это не просматривается.

Это хорошо или плохо? Или это надо принять как неизбежность?

Неизбежность надо принимать весело. Это не хорошо и не плохо. Это такой мир. Когда мы говорим, хорошо или плохо, мы должны задаться точкой отсчета – для кого хорошо или плохо. Особенность современного мира – нет единой точки отсчета. С позиции молодежи, думаю, это неплохо, с позиции людей, которые традиционно воспитаны, это, наверное, какой-то риск. Я на месте людей, которые находятся внутри традиционных институтов, всерьез беспокоился бы. Мы видим, что они сейчас, скорее, находятся в позиции сопротивления, пытаются защитить себя от этих влияний. Но это точно не получится по массе причин. Лучше заранее искать какие-то способы адаптации, внутренней трансформации к этому миру. Это захватывает все области, молодежь, конечно, будет драйвером.

Авторитетам – нет

Возвращаясь к теме авторитетов. Есть мнение, что сегодня взрослые перестали быть безусловными авторитетами для детей. Причем это касается как родных, так и посторонних людей. Почему это произошло?

Не то, чтобы они теряют авторитет, уходит само понятие авторитета. Спросите молодого человека, кого он уважает? А что вообще такое уважение? Людей ценят, любят, а уважать… Это модель более сложная и небезусловная. Уходит сам по себе принцип авторитета из культуры, отдельные носители девальвируются. Это очень хорошо заметно в бизнесе: утрачивается отношение к руководителю. Если раньше: начальник сказал! Сейчас – ну, начальник, ну, сказал, он, может быть прав, может нет. Молодежь все ставит под сомнение, испытывает скепсис. Она не принимает какие-то тезисы на слепом доверии.

В последние несколько лет мы стали свидетелями того, как люди, не достигшие 30 лет (например, экс-министр Никифоров или калининградский губернатор Алиханов) заняли высокие посты, которые традиционно занимают умудренные опытом люди. Такие люди могут быть авторитетом или хотя бы образцом для подражания?

Я не представляю, чтобы губернатор стал для молодежи образцом для подражания. Это, конечно, может быть, какие-то исключения в системе возможны. Но если смотреть на возрастной состав правительства, оно постарело по сравнению с правительством 2012 года. Среди губернаторов омоложение происходит, но в целом наша система очень консервативна, она плотно закупорена, и говорить о приходе молодых поколений рано. Алиханов – исключение.

В принципе, чтобы добиться такого успеха к 30 годам, нужно быть инициативным и не бояться брать на себя ответственность. Способна ли на это молодежь?

Отсутствие инициативы и неумение брать на себя ответственность – это одна из характерных жалоб на молодежь.

Откуда это? Тоже цифровая реальность или недоработка семьи и школы?

С одной стороны, ответственность возникает в тот момент, когда у тебя есть осознание, что ты чем-то управляешь (скажем, у человека, сидящего за рулем машины с автопилотом, чувство ответственности снижается). Один из факторов – слабый социальный лифт, который выносит на уровень, где ответственность является неизбежным атрибутом. Но есть и игровые модели: они хорошие, они гибкие, они позволяют координировать разные элементы. Но как раз в игровом мире ответственность снижается потому, что всегда можно переиграть, что-то изменить. Происходит снижение статуса серьезности мира. Это связано с той же парадигмой взаимодействия: серьезность – когда есть сильные взаимодействия, а когда слабые взаимодействия, статус серьезности снижается.

Быстрые изменения реальности тоже влияют. Серьезно относиться к чему-то сегодня, что завтра будет другим, подходы изменятся, приоритеты изменятся – зачем?

С этой тенденцией снижения серьезности можно ли связать возникновение ситуаций, когда дети до полусмерти избивают своих одноклассников, приносят в школу ружья и начинают стрелять в учителей и детей, издеваются над животными?

У меня нет какой-то статистики, но есть воспоминания о советском времени. Я абсолютно уверен, что мы жили в достаточно жестокое время. Ребята приходили если не с ружьями, то с ножами. У нас были серьезные конфликты, драки с тяжелыми последствиями.

Считается, что компьютерный мир ведет к повышению агрессии, потому что там возникают разные формы, стереотипы, игры, фильмы и т.д. Поскольку границы исчезают между цифровым миром и реальностью, люди и реализуют их. Есть взгляд противоположный. Он заключается в том, что иногда люди канализуют все свои негативные эмоции в цифровом мире, поэтому освобождают себя для реального.

То же самое касается секса. Происходит снижение сексуальности среди молодежи, вообще интереса к сексу. Почему это происходит? Одни считают, что цифровой мир вводит людей туда и поэтому замещает реальный. С другой стороны, считается, что нет, цифровой мир наоборот стимулирует: фото, видео и т.д. Эта амбивалентность проявляется во многих вещах, что является самим свойством этой реальности, отсутствием четких указаний.

«Мы превращаемся в супермаркет»

Чего хочет сегодня молодежь? Успешной карьеры, денег или просто тихого семейного счастья? Что важнее – карьера или семья для самодостаточного человека?

Семья является достаточно устойчивой ценностью для молодежи. То, что семья – важный элемент, это факт. Казалось бы, в текущем потоке и семья должна девальвироваться, однако, может быть, как раз за счет этой текучести семья приобретает статус устойчивости, острова стабильности. Как ценность семья присутствует.

Дилемма семья или карьера? Молодежь по своей сути должна быть карьерноориентирована. Все-таки семья как жизненная задача, как жизненный план, приходит позже. Раньше было наоборот. Индивидуальная самореализация важна для молодых людей. Мне кажется, что развилка – семья или карьера – будет ликвидирована. Современная цивилизация не сталкивает лбами многие вещи. Она позволяет их упаковывать в разные модели и дает возможность выбирать между этими моделями. Может быть модель семьи, которая достаточно договорная, с большим люфтом внутренней свободы каждого члена, который совсем не мешает карьере, не требует от женщины немедленно родить ребенка, а от мужчины – быть полностью сфокусированным на семейную жизнь, – современная культура может предложить такую модель.

Отчасти мы превращаемся в супермаркет, где люди ходят и смотрят, какие модели есть, выбирают по себе. Россия, конечно, более консервативна. Но все – вопрос времени: кто-то быстрее, кто-то медленнее, но к этому придут все. Если какая-то геополитическая история не оборвет этот тренд…

Это может произойти?

Это неизбежно. Может произойти какое-то событие, которое сильно изменит ситуацию в глобальном смысле.

На самом деле из нашего разговора складывается впечатление, что мы рано или поздно превратимся в общество бездушных «роботов». А Россия за счет своего консерватизма продержится…

20 лет или 30. Страшилки, что роботы заменят людей? Нет. Я в это слабо верю. Люди очень адаптивны. Если роботы их смогут заменить в чем-то одном, они будут искать себя в чем-то другом. Такая линейность прогресса, когда мы неизбежно придем к темам, которые будут доведены до какого-то безусловного воплощения или крайности, – это не 100%. История часто движется откатами, возвратами. Мало ли что может произойти – глобальная катастрофа, война. Все может поменяться, другие ценности придут. В конце концов, можно предположить, что свобода, которая создается интернетом, приведет к мощному тоталитаризму. Тогда появятся какие-то контролируемые системы поведения, для которых консерватизм больше подходит, чем либеральные системы. Но сейчас ничего такого нет.

Фото из личного архива Алексея Фирсова

Редакция «ФедералПресс» / Екатерина Лазарева

Источник: Редакция «ФедералПресс»